Денис Горелов - Игра в пустяки, или «Золото Маккены» и еще 97 советских фильмов иностранного проката

Все фильмы, определяемые эмблемной музыкой, – о любви. Обязательно не сбывшейся или колеблемой осенними ветрами: «Шербурские зонтики», «История любви», «Мужчина и женщина», «Мой ласковый и нежный зверь». Немного солнца, немного дюн и полян, пара милых артистов, которых за другие роли назовут великими, – отними у них стержневую мелодию Доги, Лея, Леграна, фильм рассыплется, как треснутая любимая чашка. Махульский своим дебютом расширил рамки жанра. Подпустил детектива, анекдота, кафешантана, электричества – и сделал фильм о несбывшейся любви к родине, одушевленный известным каждому русскому гала-фокстротом Хенрика Кузняка (почему, почему эту фамилию не знают в России? потому что Морриконе написал больше?).

Датировка здесь не случайна. 34-й – последний год жизни президента Пилсудского, сочинившего на десятилетия ту Польшу, которой веками грезила шляхта и которая сразу же после его смерти аршинными шагами двинулась к новой пропасти двух оккупаций – причем странами, под которыми прожила весь свой век, в чем сама и виновата. До звона элегантную Польшу продолговатых авто, продолговатых глушителей и продолговатых паненок с низким смехом в регистре карамели «Раковая шейка». Польшу вуалей и афишных тумб. Польшу стиля – того, что поколения городских поляков поныне хранят от бурь, как огонек за пазухой.

Махульский сделает потом тучу комедий с короткими «переводными» названиями: «Сексмиссия», «Киллер», «Кингсайз», «Дежа вю» – но ни в одной, даже в сиквеле, не достигнет уровня той тончайшей работы бутоньерки, какою был «Ва-банк» первый. Кино, в котором все одеты с щегольской претензией настоящей мафии, но без ее же плебейского пережима. Кино, в котором везде – в ресторанах, офисах, съемных квартирах – горит низкий свет, сообщая интерьеру благородный матовый полумрак рекламных фото. Кино, в котором гангстер, прознав о смерти товарища, запирается в мансарде и играет на трубе.

Во французских комедиях этого рода всегда было слишком много полосатых штанов, тараканьих усов и беготни на цыпочках. Да, были у них свои «Мелодия из подвала» и «Не тронь добычу» – но обычно там не любили смешивать жанры и ступать на пограничное минное поле трагифарса. Когда у Махульского киллера пыряют через занавеску стилетом и на белой кисее проступает от разинутого рта алое колечко, – даже смерть становится произведением искусства, циничной артнувошной виньеткой.

А вот в чем Махульский откровенно наследовал французам – это пригласив на главную роль своего заслуженного папашу. Дуэт веселого паяца Бертрана Блие и маститого отца Бернара сиял им путеводной звездой.

Через считаные годы после фильма Польша снова станет сама по себе, и напустит шику, и обратно возведет Пилсудского в отцы нации. И тут окажется, что все польские правые, единые с Махульским в видении Его Польши, благородной, как шоколадный набор, – душные непроходимые мудаки [16] Что касается в полной степени и самого Махульского. Стоит поляку взяться за кино о русских, его легкая манера сменяется мутным злопыхательством. Жулавский после эро-буффонад с Софи Марсо ставит «Бориса Годунова» с древней Русью в колючей проволоке и под конвоем автоматчиков. У Вайды в «Катыни» чекистский сапог топчет плюшевого польского медвежонка. Махульский в первый же год свободы от русских варваров делает «Эскадрон», где русские варвары хотят повесить еврейского мальчика, а поляки мешают. Как же, помним. Больше Польши отличились в спасении еврейских мальчиков только немцы и украинцы. Многих тупит обиженный патриотизм, но поляков – поголовно. . Что эта чашка всегда будет с трещиной.

Самое время запираться в мансарде и играть на трубе. Хенрик, ты жив?

Польша, 1982. Znachor. Реж. Ежи Гоффман. В ролях Ежи Биньчицкий, Анна Дымна. По роману Тадеуша Доленги-Мостовича. Прокат в СССР – 1983 (41,1 млн чел.)

В златой Польше, которую у нас долгое время звали панской, от чудо-хирурга сбегает жена с дочкой-несмышленышем. Убитый горем эскулап набирается по ватерлинию в плохом квартале в кремовом пальто, засвечивает лопатник и приходит в себя на свалке без лопатника, пальто и забитый до состояния овоща. Так начинаются странствия мудрого Фальстафа, который себя не помнит, зато способен поднять жернов, обогреть сироту и исцелить убогого. Парацельсова слава бежит далеко по уезду, гневя дипломированных коновалов и маня благодарных паломников. Осев на мельнице, чудодей встречает в лавке писаной красоты паненку, за которой ухаживает молодой граф и ревнует кабацкий халдей с лицом и голосом артиста Кокшенова. Признать в ней дочь ему не дает увечье, ей отца – давность лет и кудлатая борода, а мама уже умерла. В устроенной халдеем аварии барышня разбивает голову всмятку, что требует вмешательства золотых рук, а где их взять в деревне. Лекарь крадет инструмент, оживляет мертвую царевну и садится в тюрьму за медицинское самоуправство. Молодой граф намерен топиться, но, узнав, что избранница жива, идет под венец наперекор снобской родне. Включив ресурс, благодарная семья добивается пересуда, на котором эксперт из Варшавы узнает считавшегося усопшим профессора. Утки стали павами, лысые кудрявыми, мезальянс – завидной партией, а семья воссоединилась.