Наталья Богатырёва - Из породы огненных псов

Швабра начала уже поддаваться, когда в глубине квартиры раздался душераздирающий мужицкий вопль. Потом послышался отборнейший мат, шум возни, то ли человеческие, то ли звериные стоны, и снова вопли. Проклятая швабра под отчаянным напором отлетела, путь был свободен, и мальчишка, выхватив из ящика стола самый большой кухонный нож, ринулся туда, где оставил Жульку.

…На полу его чистенькой комнатки растекалась густая багровая лужа. Один из пришельцев, тот самый, что схватил и запихнул Славика на кухню, — верзила в изодранной кожанке, — лежал посередине ничком без движения, и месиво вытекало из-под него. Второй, похожий на волка, щуплый и вёрткий, обнялся с Жулькой, как с родной мамой, и они клубком катались по свободному пространству комнаты. Пасть окровавленной Жульки была в нескольких сантиметрах от небритого сильно выпирающего кадыка, перекушенная рука врага висела плетью, но другой пока ещё целой рукой бандит наносил собаке беспорядочные удары ножом туда, куда удавалось попасть.

Столько крови и жути Славику в его коротенькой жизни видеть не приходилось. Но не об этом ужасе думал он в тот момент, а снова и снова о том, что нужно вызволять собаку. Тринадцатилетний подросток подскочил к сплетённым телам, улучил момент, когда затылок «волка» оказался рядом с ним, и что есть мочи ударил убийцу своей собаки кухонным ножом сзади, метясь в шею. Нож соскользнул, мужичонка повернулся, глядя растерянно на нежданно атакующего, горло его осталось без прикрытия, и в этот миг челюсти Жульки сомкнулись на его гортани. Кровь брызнула цевкой, нападавший дернулся было вверх, но тут же упал замертво рядом с подельником. Затихла и Жулька. Команд, которые, не помня себя, выкрикивал ей Славик, она в тот момент уже не слышала.

…Для мальчика всё это произошло будто во сне, очнулся Славик от тишины, в которой звенел его охрипший голосок. Он бросился было к Жульке, но отпрянул, увидев её запрокинутую голову с глубоким порезом на шее, откуда, не переставая и медленно пульсируя, текла кровь. Остановившиеся глаза были полуприкрыты и не реагировали на свет. Жульки, его любимого существа, больше не было. Она отдала себя, защищая дом и хозяина.

В тот момент Славик даже не думал о том, что рядом с собакой распростёрлись раненые (или убитые?) люди, и что это тоже страшно и трагично. Уткнувшиеся в пол ненавистные мужики, одного из которых он только что по-настоящему ударил ножом, были для него почти игрушечными персонажами, которыми в разной костюмировке напичканы компьютерные игры. А вот Жулька, его ненаглядная щенушка, которую он на руках вынянчил с малолетства!!! Его переставшая жить Жулька-а-а!

Славик было истерично и страшно закричал, но тут же оборвал себя:

— Надо что-то делать!

По своей детской логике прежде всего он набрал номер телефона тёти Томы:

— Тамара Ивановна, тут Жульку убили, привезите врача! — крикнул в трубку, даже не заботясь, услыхала она его, или нет.

Потом позвонил отцу и тоже прокричал, как в пустоту, что-то про нападение, Жульку и докторов.

Потом комната закружилась, окровавленные фигуры исчезли, и упавший в общую кучу Славик от нервного перенапряжения и горя потерял сознание.

Больно душе, пусто в доме… Уже неделя прошла, как тебя не стало, а ощущение твоего присутствия не проходит. Я по-прежнему вскакиваю утром с постели с мыслью: нужно торопиться, чтобы до работы погулять с собакой. Спешу со службы домой — пораньше сходить с тобой на вечерний моцион. Откладываю для тебя лакомство: куриные хрящики или кусочки сыра. То есть на автопилоте делаю массу вещей, ставших за долгие годы нашей совместной жизни привычными — и каждый раз, опомнясь, с невыносимой тоской вспоминаю, что в реальности нет больше тебя, любимейшего и вернейшего друга. Прости, товарищ моей не слишком-то разнообразной жизни, за то, что человеческий век дольше собачьего, и чаще хозяева провожают своих любимцев, а не наоборот.

И спасибо, что даже своим уходом ты дал нам, вечно куда-то спешащим, урок любви и верности. Ты сильно болел, и с каждым днём тебе становилось всё труднее есть, двигаться, идти на выгул. По ночам, думая, что мы крепко спим, ты стонал и метался по дому. Ты потерял аппетит. Но, превозмогая свой чудовищный недуг, до последнего часа продолжал служить своим хозяевам — ел из уважения к нам через силу, шаткой походкой, едва не падая, но выходил по своим обязательным делам на улицу. Как-то ты всё-таки не выдержал и упал. Упал при входе в подъезд, прямо под ноги стоящим здесь соседям. Но во взгляде твоём, обращённом ко мне, читалась не страшная физическая боль, а страдание виновного: «Эх, хозяин, подвёл я тебя, не тяну уже службы…». Ты, едва не умерев, думал не о себе, а о тех, кого любил больше жизни. Часто ли среди людей, сильных и умных существ, встретишь такую беззаветность?