Сергей Шустов - Бах

При восприятии Баха нельзя пользоваться внешними образами: мне, например, мешает восприятию сам визуальный ряд — скажем, исполнителей, ковыряющих в носу во время пауз, да хоть и скорбно застывших, подперев подбородок флейтой….Тут должны присутствовать внутренние образы. Ничто не должно мешать восприятию собственно музыки. Возможно, Бах сознательно избегал сам этой участи — сторонясь сценичности и напыщенности оперного действа!

С другой стороны, я сам неоднократно убеждался в том, что исполнение Баха в интерьере живой природы, — будь то цветущие луга в долинах рек, ветра над равниной, снега на вершинах гор, облака над шпилями городских соборов, — придает самой музыке новое звучание, обогащает ее новыми смыслами, порождает в голове новые, неизвестные ранее образы и мысли. Таким образом, получается, что в этом случае визуальный ряд является полноправным помощником баховских замыслов. По крайней мере, в представлении отдельного слушателя.

В этом состоит еще один парадокс великой музыки — ей ничто не должно мешать, она самодостаточна; но ее невозможно и оторвать от жизни, от живого мира, который она собой иллюстрирует. (Или, возможно, он — иллюстрирует её).

…..

«Есть два убежища от жизненных невзгод — музыка и кошки», — говорил Альберт Швейцер. Музыка строит свой собственный мир, — а человек в него может удалиться и там переждать неприятности. С кошкой на коленях это сделать еще легче. Говорят, что кошки видят наш мир совсем не таким, каким видим его мы. Что их восприятию подвластны «тонкие сущности» и «эфирные течения». Интересно, как кошка воспринимает музыку? Мы же отчетливо видим, что эти создания весьма избирательно подходят к ней! Быть может, и правда то, что мы и кошки — суть перерожденные друг в друга вечные скитальцы на этой Земле?

В течение всей моей жизни менялось у меня ценностное отношение ко многому: то вперед, как лошади под разными номерами на бегах, выходили деньги, то работа, то любовь, то творчество… Постоянно на шкале приоритетов шла перестановка параметров.

Но никогда не покидала своих передовых позиций музыка Баха — ей невозможно было уступать место другим приоритетам, и вот почему: они, остальные приоритеты, зависели сами, в первую очередь, от баховской музыки! Даже деньги, точнее, отношение мое к деньгам… Так как без этой музыки у меня не было бы ничего — и, прежде всего, нормального, даже, не побоюсь этого слова, оптимистического мироощущения….

…..

Чем определялись слава и признание во времена Баха и Телеманна? В эпоху барокко? Количеством выпущенных дисков и пластинок (включая платиновые), метрами аудиозаписей, числом гастролей по стране и прибыльностью их, тиражом сборников пьес? Ведь ничего этого не было! А что было? Для тех, кто писал оперы — для Генделя, Гассе, А. Скарлатти, того же Телеманна — конечно же, количеством постановок их на сцене. Если опера не провалилась на премьере и имеет успех при повторных постановках — это уже признание! Для придворных композиторов — тут тоже все вроде бы понятно — удача определяется степенью благосклонности титулованной особы (короля, герцога, князя и пр.) и двора при этой особе. Или, скажем, размером жалованья! Вот, например, Давид Хайнихен, капельмейстер в Дрездене, получал от королевской казны несколько тысяч талеров в год, а Ян Дисмас Зеленка, добивавшийся всю жизнь этой должности (но так и не добившийся!) и проходивший в роли «помощника» Хайнихена, — только несколько сотен. Есть разница? Несомненно! Удивительно только, что музыку Хайнихена никто даже не вспоминает, а музыка Зеленки — «богемского Баха» — переживает бурное возрождение!

Для церковного органиста слава и признание определялись, быть может, количеством прихожан в кирхе во время богослужений. И, стало быть, размером самой церкви. А для того композитора, который сочиняет такую музыку, которой нет применения? Которая — не прикладная, как сейчас говорят. Хотя, как ее определить, прикладную музыку той эпохи? Вот заказал граф Кайзерлинг Баху «Гольдберг-вариации» как средство от бессонницы — тут тебе и налицо самая что ни на есть прикладная музыка! Которую можно к больной голове приложить — и боль успокоить ею. Тут, стало быть, — количеством этих заказов можно руководствоваться. Получается, что вся музыка той поры (в той или иной мере) — заказная. Конечно, слава Богу, это не так!