— А что тут такого?
Она убрала руку. Слегка отодвинулась. Посмотрела на меня большими удивленными глазами.
— Как ты не понимаешь, Ленк. Гагаузки смотрели на тебя долгим взглядом, ведь так, Ленк?..
— Ну и что?
— Ты все еще не понял, Ленк, все еще не понял?!
— Да что здесь понимать или не понимать?
Она широко раскрыла свои продолговатые, раскосые глаза, зеленые, как зеленая и жесткая трава Добруджи. Удивилась еще больше. Потом печально промолвила:
— Глядя на тебя долгим взглядом, эти женщины или девушки — я ведь до сих пор так и не знаю, кто они были, — осквернили тебя, Ленк.
Теперь пришел мой черед удивиться. Я пожал плечами.
— Ты забываешь, Ленк, что я только бедная татарская девушка, почти дикарка. У меня тоже есть мысли, которых ты не понимаешь, я по-своему вижу и сужу людей — тебе этого не понять. А что до любви… Я любила тебя не так, как ваши женщины. Разве не правда, разве я любила тебя, как все?
— Да, — отозвался я, — это правда, ты любила меня не так, как любила или стала бы любить меня всякая другая девушка.
Мой ответ, который ни на йоту не был правдой, обрадовал ее несказанно. На несколько мгновений она почувствовала себя счастливой. Но вскоре блеск снова потух в ее глазах. Она помрачнела.
— Знаешь, Ленк, когда ты пришел к нам в Сорг и сказал, что тебя принесло море, я всей душой поверила, что тебя и вправду принесло море… На волнах с пенистыми гребнями. И еще я подумала, что море на своих пенистых волнах принесло тебя в Сорг для меня. По воле и по велению аллаха… — И она прошептала:
Аллаху екбер, аллаху екбер,
Эшхедуен ллайлахе иллаллах,
Эшхедуен ллайлахе иллаллах…
Когда она умолкла, я тихо спросил:
— Может быть, море принесло меня именно для тебя, Урума… По воле и по велению аллаха, хотя и не на гребнях волн, а на палубе корабля.
— Нет, Ленк, море принесло тебя не для меня. Вот уже несколько недель, как я знаю, что море принесло тебя не для меня.
Не помню, зачем я спросил:
— Уж не с той ли поры ты это знаешь, как начала бить Хасана?
Ей показалось странным, что я пытаюсь проникнуть в ее самые сокровенные тайны. Она повысила голос:
— Почему ты вспомнил о Хасане?
— Потому что мне хочется знать, за что ты его бьешь.
— Хасан — конь моего отца. А раз он конь моего отца, значит, он и мой конь. А раз Хасан мой, я могу делать с ним, что захочу.
— Ты не ответила на мой вопрос, Урума.
— А я и не хотела на него отвечать.
Ветер усилился. Море взревело. Огромная волна набежала на берег и разбилась у наших ног. Дождь свирепо хлестал по мешку, под которым мы укрывались. Меня пронизал холод. Холодно стало и Уруме. Мы снова прижались друг к другу, пытаясь согреться.
— Урума…
— Да, Ленк.
— Почему ты думаешь, что море принесло меня не для тебя?
— Если бы оно принесло тебя для меня, как мне показалось тогда, вначале, ты бы не думал уйти отсюда. И не поехал бы в Корган к гагаузкам, чтоб они осквернили тебя своими взглядами.
Я не хотел, чтобы она снова вспоминала о корганских бабах, одна мысль о которых вызывала во мне омерзение. И сказал только:
— В один прекрасный день мне все равно придется уйти отсюда, Урума.
— Зачем уходить? Тебя ведь никто не гонит.
— Я не могу долго оставаться на одном месте. Верно, сама судьба обрекла меня вечно скитаться, не находя себе места и покоя. Чтоб я все время бродил по свету… Бродил бы и бродил…
— Вот видишь, видишь? Теперь мне кажется, что ты совсем не любил меня, Ленк! Теперь я знаю, ты ни капельки меня не любил.
Любил ли я ее? Любил ли? Я и сам не знал этого… Вот и теперь… я не знал, люблю ли ее. Любовь с трудом загорается в моем сердце. И быстро гаснет, оставляя меня в одиночестве… А может… может, мне так только кажется. Я не мог всего этого сказать Уруме. И неуверенно пробормотал:
— Да нет же, Урума, я любил тебя, любил, как никого другого.
— Может быть, Ленк, ты и любил меня. Но не очень. Может, ты и сейчас любишь меня, но тоже не слишком. Может быть, вы, неверные, вообще не умеете любить. Может быть… Но нет. Больше я тебе ничего не скажу…
Выдавались иногда солнечные деньки. Случались и звездные ночи. Но потом снова целыми сутками лил дождь.
— Как прошла ночь на пастбище, грязная собака?
— Хорошо, хозяин, как нельзя лучше. От дождей земля ожила, и трава снова зазеленела, пошла в рост, как весной…
— Никто не подбирался к моему табуну, нечестивая собака?
— Никто, хозяин, никто.
— Прошлой ночью воры пытались ограбить несколько татарских домов в Мангалии…
Читать дальше