Захария Станку - Как я любил тебя

— Царство ей небесное! О четвертом лучше и не говорить — застрелился. Пустил себе пулю в рот. Из-за чего это случилось, неизвестно, выстрелил себе в рот, и все. Разве вы не видали креста на кладбище? Он похоронен рядом с отцом.

— Налейте нам еще.

Мы протягиваем рюмки. Корчмарка наливает и нам, и себе.

— Царство ей небесное. Что же касается дочки… Уперлась на своем: люблю Гаджиу — и все тут. «Хорошо, доченька, но ведь твой Гаджиу на двадцать лет тебя старше». — «Ну и что!» Гаджиу мне говорит, что, если не отдам за него дочь, он повесится, а дочка твердит, что, если не разрешу ей выйти замуж, она отравится. Не брать же мне две души на свою совесть. Разрешила — пусть женятся. Кому жить, тому и грешить. А адвокат — Гаджиу-то был адвокатом в Турну и загребал нешуточные деньги — через две недели после свадьбы возьми да помри. Сердце, говорят, было больное. Теперь дочка пользуется всем его имуществом.

Корчмарка наполняет свою рюмку, подносит ко рту и повторяет:

— Царство ей небесное.

Я чувствую, что ей все время хочется назвать меня по имени, но она никак не может вспомнить, как же меня зовут… Забвение! Какое это благо — забвение! Ведь если б мы ничего не забывали, мы не смогли бы жить.

— Через полчаса на станции кончат работу. Тогда-то здесь будет полно клиентов, — говорит корчмарка, и лицо у нее сияет.

— Как же вы справляетесь одна с таким количеством народа?

— Я не одна. У меня есть еще Никита.

— Кто это — Никита?

— Племянник моего мужа. Я его привезла из Кымпулунга. Очень похож на покойного Букуреску.

Позади стойки колышется занавес из плотного зеленого сукна. На миг он раздвигается, и из-за него появляется молодой толстощекий мужчина с рыжей шевелюрой, рыжими усами и бровями, как две капли воды похожий на своего покойного дядю. Саулина вздрагивает, потом улыбается:

— Вот мой племянник, о котором я вам говорила.

Племянник Никита протягивает нам руку.

— Я слышал… Примите мои соболезнования. Мы слышали и весьма сожалеем…

Он наполняет наши рюмки коньяком, наливает себе, не забывает и свою тетушку.

— Прости, господи, ее прегрешения, царство ей небесное.

На станции раздается паровозный гудок — работа прекращается. Усталые, охрипшие, с ног до головы в пыли, грузчики вваливаются в корчму. Племянник Никита, который, как видно, во всем заменяет своего покойного дядюшку, засучивает рукава рубашки и улыбается мне.

— Делаем деньги. Их много надо, этих денег, вот мы их и делаем.

Я спрашиваю Саулину:

— В те времена, когда я еще жил здесь, у господина Букуреску был компаньон, господин Силе… Что с ним случилось?

— Силе… за ним была замужем моя сестра. Когда он вернулся после войны, злые языки ему натрепали, будто она якшалась с немцами. Силе бросил ее, но для сестры это оказалось к лучшему: она вышла замуж за Клежу, который только-только вернулся из Америки с кучей денег.

— А какой красивый дом был у господина Силе!

— Он у него и сейчас есть — да что толку?! Бросив мою сестру, Силе женился на одной барышне, по фамилии Роате. Но судьба его наказала. Четыре года назад он сошел с ума. Ни в какую больницу его брать не хотели. И вот теперь эта бывшая Роате держит его взаперти в комнате и кормит через окошечко. А он — нашлет же господь такую напасть! — бегает на четвереньках по комнате, лает, воображает себя собакой и ждет, когда у него вырастет хвост, чтобы было чем махать… Упаси господи! Упаси господи от такой напасти… Ну так что? Не хотите еще выпить? Никита… Где ты, Никита?

— Я здесь, хозяйка, где мне еще быть!

И на этот раз Никита наполнил все рюмки.

— Прости ей, господи… Царство ей небесное!

Я ухожу, расплачиваюсь и ухожу вместе с моим братом Штефаном. Никита провожает нас.

— Мы очень сожалеем. И я, и госпожа Саулина, мы очень сожалеем, что Сэмынце закупил выпивку у Бучука. У нас бы нашлось вино и лучше, и дешевле, а при необходимости мы могли бы отпустить даже в кредит.

Я не отвечаю, молчит и брат мой Штефан. Никита кричит нам вслед:

— Доброй ночи! И я, и госпожа Саулина желаем вам доброй ночи!

Я спрашиваю брата:

— Коньяк… я заплатил или нет за выпитый нами коньяк?

— Заплатил. За все, что было выпито, заплатил.

— Пошли к Бучуку, — говорю я. — Пошли к Бучуку и расплатимся за все, что взяли у него.

Идем медленно — мы немного захмелели. Проходим мимо кладбища. Вечернее небо прозрачное, синее. Скоро должна показаться желтая, чуть перекошенная физиономия луны.

— А что будет, — обращаюсь я к брату, — если мы зайдем и навестим господина Силе?