Ричард Фланаган - Первое лицо

После очередного щелчка пульта экран засветился белым. Слайдов больше не осталось. В луче света заплясали пылинки.

Сеанс окончен, объявила Пия. Больше нет слайдов.

Я встал со своего места, вытащил карусельный магазин и забрал отложенные нами немногочисленные слайды, которые годились для включения в книгу.

Кажется, здесь один застрял, сказал я, указывая на магазин.

Действительно, после пустой ячейки виднелся одинокий диапозитив.

Когда Пия повторно взялась за пульт, у меня в сознании что-то щелкнуло и закрутилось одновременно с кольцевым магазином. Мне наконец-то открылся Хайдль, тот самый Хайдль, который так долго доставлял лишь беспокойство и неприятности, тот самый Хайдль, от которого я каждый вечер отмывался под душем, тот самый Хайдль, который вдруг оказался, как я понял, куда ничтожнее, чем я привык считать. Он даже не воплощал собой зло. Эта грандиозная идея не укладывалась в его приземленную сущность. Он был попросту жалок.

Оторвав взгляд от диамагазина, я увидел, как на экране возникло размытое изображение темных деревьев. Пия настроила резкость, деревья подались вперед и так же быстро отступили назад, образовав мягкую картину лесных зарослей; в центре кадра было тропическое дерево, с которого что-то свисало. Я повернулся к Пие.

Ты права. Хайдль – грязный мелкий жулик.

Киф… – начала Пия, но тут же осеклась.

Впиваясь глазами в экран, она сосредоточенно крутила ручки настройки, будто надеялась, что они каким-то образом подретушируют и преобразуют увиденное.

Я опять повернулся лицом к экрану.

Настройка не помогла. Крутить ручки можно было до бесконечности. Не веря своим глазам, я двинулся вдоль стола.

Боже, прошептала Пия.

На дереве висел обнаженный труп.

Этот лес – я.

Замерев, подойдя почти вплотную к экрану, я не мог отвести взгляда.

И ночь темных деревьев.

Он был окровавлен с головы до пят. В следующий миг до меня дошло почему.

С него содрали кожу, выдавил я.

В молчании мы уставились на освежеванный труп, раздираемые отвращением, любопытством и тошнотой. Сомнений не оставалось: мертвое тело было лишено кожи. У правого края диапозитива я с трудом различил нечто похожее на большой тропический куст, но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что это размытое изображение красно-белого капота автомобиля: «тойота ленд крузер» 55-й серии.

Мы могли бы пошевелить мозгами. Но нет.

Даже сейчас эта странность не выходит у меня из головы. Почему мы не сделали лежащих на поверхности выводов? Очевидно, потому, что встретились по рабочему вопросу, а увиденное к нашей работе не относилось. И для нас, возомнивших себя творческими личностями, эта реальность оказалась за гранью понимания. А вдруг это задумывалось как заключительный, загробный акт мошенничества, последний розыгрыш? Или просто как обманка – очередной пустой контейнер. Мы пытались ужать свои впечатления до скромного книжного объема, а не открывать себя необъятности жизни. По крайней мере, именно это я себе внушал. Нам хотелось поскорее закрыть все вопросы и больше к ним не возвращаться. Осторожно подтвердить свои предвзятые мнения, а не выставлять их напоказ.

Хайдль умер, только и произнес я вслух.

Пия в знак молчаливого согласия нажала на кнопку пульта. Шторка закрылась. Карусельный магазин неловко прокрутился еще на один шаг. Экран сделался белым. Его струившийся в помещение лунный свет, строгий, даже аскетичный, в ту пору еще казавшийся непривычным, уже обещал, однако, стать вездесущим.

Функциональные поверхности, скрытые кабели, исчезавшие под придвижным столиком, пастельные тона – все это предвещало грядущую космическую пустоту. В этом ртутном свете сугубо функциональный зал с черным стальным напылением, меламином, ламинексом, огнеупорным промышленным ковровым покрытием превращался в почти полную абстракцию, где сила притяжения настоящего идет на убыль, а сила притяжения будущего крепнет.

Я проделал неблизкий путь от своего убогого домашнего кабинета за пределы офиса с фанерованными стеллажами в какое-то плывущее царство, в головокружительный мир, пребывающий одновременно повсюду и нигде, существовавший этим утром, ставшим теперь таким далеким, но и вобравший в себя будущее. Казалось, это небытие без окон, где мы приклеились к настенному экрану, преследует одну цель: показать нам то единственное изображение. Можно было подумать, что отныне мы будем лишь двигаться сквозь это небытие, сквозь пустую бесконечность.