Я приведу еще один пассаж из предсмертной исповеди Карла Шумахера, казненного члена Красной капеллы, чтобы продемонстрировать, насколько четко некоторые художники осознали и выразили смысл включения в социально-исторические связи: «По профессии я скульптор и ксилограф. Рименшнейдер, Фейт Штос, Йорг Ратгеб были моими великими собратьями, перед которыми я смиренно преклоняю голову. Они были на стороне революционеров в Крестьянской войне и пали в борьбе против князей и церкви, против реакции… Сердце велело им быть на стороне повстанцев, против реакции, которая из жадности хотела остановить ход истории. Произведения их искусства потому столь совершенны и прекрасны, что они жили жизнью своей эпохи. Мировое значение могут иметь и нетленными могут быть произведения только тех мастеров, которые находятся в гуще общественных событий и борьбы, которые создают малый мир как подобие мира большого».
Таким образом, посреди чудовищных ужасов и опасности литература и искусство снова обретают присущие им, то есть социальные параметры и связи, таким образом, они опять находят потерянные было дороги и дорожки к жизни.
Ибо долг перед историей, перед традицией, был не единственной восстановленной связью. Восстанавливаются все главнейшие связи и обязанности литературы, которые прежде были преданы забвению и презирались. Поскольку речь шла не об эстетике, а о жизни — повторяю, о жизни больших национальных коллективов, — поскольку было невозможно игнорировать действительность, потому что она существовала как суровая повседневность, поскольку, вдобавок, никто не мог защитить себя в одиночку, а только вместе с другими, — ввиду всего этого в антифашистской литературе отчетливо выдвигаются на передний план попираемые прежде категории: коллектив, народ, нация. А поскольку и ширмы, за которыми буржуазия разыгрывала свои лживые спектакли, были отброшены, всем представлялась возможность увидеть социальный организм во всей его наготе, так сказать, в виде анатомического пособия. И многие его рассмотрели: «…борьба, которую мы ведем против гитлеровцев, — писал итальянец Гинцбург, — это общенациональная борьба, борьба народа, который стремится не только к национальному, но и к социально-политическому возрождению».
Почему это должен терпеть именно
лесоруб, пастух, рабочий… —
пишет словацкий поэт Ян Броцко [73] Броцко Ян (1924—1946) — словацкий поэт, участник Словацкого национального восстания.
.
Следовательно, уже не просто народ как таковой, как нечто аморфное, а народ весьма конкретный, определенный в его социальной принадлежности. Сдвиг в сторону рабочего класса — но, если брать во внимание, например, специфические условия Югославии — и к крестьянству в антифашистской литературе все более осязаем. Для многих интеллектуалов это было повторное открытие феномена рабочего класса, другие же впервые открывают его как единственно возможного заступника, как залог безопасности, как оплот защиты культуры. В обагренных кровью городах, в партизанских лесах восстанавливаются старые союзы и заключаются новые; социальное пространство выравнивается — страдание равно всеобщее, перед смертью все равны. И все в равной мере мечтают выжить и не просто выжить, но и мечтают о возрожденной или новой жизни, о будущем.
Мы забыли города, обращенные в пепел,
и на окровавленных губах рождается новая песня, —
пишет молодой словацкий поэт Милан Маречек.
Эта «новая песня», будущее, для многих еще туманное, у левых интеллектуалов, особенно старшего и среднего поколения, имела четкие контуры социализма. Все чувствовали, что кончилась одна эпоха; но некоторые провидели и сквозь страшную действительность, представляли будущее в конкретно определенных очертаниях: пример тому — фучиковский оптимизм в трагических обстоятельствах. Юлиус Фучик, самый знаменитый из героев современности, выступает синонимом многих тех, кто в преддверии смерти любили жизнь и будущее. Можно было бы составить антологию из их предсмертных высказываний, и тогда мы увидели бы, как поразительно они схожи между собой. Руководитель и организатор Красной капеллы Шульце Бойзен говорит просто: «Мы посадили семя — нам же приходится умирать». «Если бы ты только знал, как я люблю жизнь», — во весь голос вскричал осененный тенью виселицы Вапцаров. И венгерский поэт Радноти в сходной ситуации: «А мир все будет стоять — хоть знаю я, что меня ожидает». И вот еще одно волнующее, чистое и юношеское — словака Бориса Коцура [74] Коцур Борис (1924—1944) — словацкий поэт, участник Словацкого национального восстания.
: «Как мучителен такой уход… Покинуть все, чего у меня никогда не было».
Читать дальше