Дойна Галич-Барр - Колокола и ветер

Я спрашиваю себя: зачем я здесь, на земле, чего Бог от меня ожидает? Трудно определить мою роль. Она изменялась с годами. Девочкой-подростком я помогала старикам, оставленным в богадельнях. Читала им стихи, заводила музыку их молодости, которая у них и при ослабленной памяти вызывала улыбку. Я ухаживала за ними, купала их, отмывала от запахов, характерных для этих заведений. Расчесывала и мыла их седые волосы, делала им прически по фотографиям времен их молодости.

Боже, сколько счастья было в этих старых глазах, утративших и цвет, и блеск. В праздник мы пели рождественские песни, и я видела, как в них пробуждается память. Некоторые не знали, что настало Рождество Христово, что уже несколько дней идет снег, добраться было трудно, и никто их не навестил. Я удивлялась, почему они целовали мне руки и звали меня «дитя мое». Не понимала, сколько все это значило для них, состарившихся и забытых. Однажды в доме престарелых появилась новая старушка. Она все время пела, а врачи и сестры, не знавшие церковной музыки, то и дело отвлекались от работы, чтоб ее послушать.

Я не могла пройти мимо нищего и не подать монетку из своих карманных денег. В праздники мы вместе с родителями раздавали еду, на Рождество и на Пасху паковали корзины для детей бедняков, и я никогда не была так счастлива и довольна.

Юность – время, когда начинаешь глубже размышлять об идеалах, о том, что надо отдавать, помогать, об альтруизме без корысти славы и похвал. Наши сердца полны благодарности Богу за то, что он дал нам жизнь и мы можем делиться ею с другими. Вот достоинство христианской души – ее не просят быть такой, она такова по сути. В этом ее величие и чистота.

Это было время невинности. Каждый день я спрашивала себя: что хорошего я сегодня сделала? И не ждала награды. Что происходит потом с этим идеальным ликом ранней юности нашей души? Когда возникают деформации, неодолимые искушения, себялюбие, желание успеха и славы, стяжательство, нарциссизм? Они не обогащают нас достоинствами характера и веры в себя, а ведут в пропасть, опасную для самого существования души, и по мере того, как слабеет душа, оскудевает и представление о том, кто мы, – искажается, постепенно ржавеет от неведения о произошедшей перемене. Превратно оценивая то, что видим, мы понемногу слепнем, не понимая, кем мы стали. Позднее, став детским врачом, я находила удовлетворение в том, чтобы помогать и лечить, но только в Эфиопии увидела, что же мне действительно нужно. Медицина для меня скорее профессия, чем призвание от Бога. Творчество меня привлекает сильнее, я чувствую, что все больше ему принадлежу, – лучше узнаю себя и познаю волю Всевышнего Творца. Поэтому я подчинила врачебные занятия иконописи.

Прежде чем начать работу над иконой, фреской или мозаикой, я долго пощусь, долго молюсь, каждый день зажигаю свечи, пока не приходит необъяснимый внутренний импульс – видение будущего образа. Так родник пробивается на свет и хочет стать рекой, чтоб быть еще неукротимей.

Духовный образ рождается из света, что никогда не гаснет и погаснуть не может. Этот божественный свет будит, благословляет и придает смысл творению. Знать технику недостаточно, чтобы создать нечто великое, глубоко воздействующее.

Размышляя о работе над фресками, иконами и мозаиками, я лишь отчасти нахожу ответы прежде, чем приступаю к работе. Самый трудный период – поиск, он оставляет душу в растерянности. В чем смысл бытия? Ни в чтении, ни в созерцании я не обрела ответов, которые бы меня устроили. Никто так и не смог раскрыть мне вечные людские тайны, кроме нескольких композиторов. Музыка объясняет не словами, а реакцией, переживанием слушателя – подобно вере, с которой я живу повседневно. Ответов на вопросы о бытии, осужденном на болезни и смерть, я по-прежнему ищу в природе, ибо она есть зримая часть Творца, под звездным небом, которое более побуждает задавать вопросы, чем дает ответы. Молитвы насыщают нас гармонией, когда мы жаждем теплоты, близости Бога. Для меня здесь, в этот миг, нет сомнений, что все ничтожно, преходяще и ничего не значит, если не связано с его творением. Ибо что бы ни создал Вездесущий, ничто не истлевает, но лишь меняет форму и энергию, и от творения исходит свет, отвечая нам на вопрос, кто мы, куда идем и как творить добро, чтоб заслужить всю эту окружающую нас земную красоту.

Вы смущены тем, как я рассуждаю. Моя серьезность, трудолюбие, вера и отрешенность от мира чужды вам, вызывают у вас сомнения. А вдруг я совершила некое злодеяние и теперь скрываюсь от людей и от себя, а вам исповедуюсь, как всякий грешник, который ожидает, что будет наказан и на земле, другим человеком.