Александр Гмырин - Этюд о кёнигсбергской любви

Как-то на работе, в свободное время, ради любопытства, ткнул в поисковике на компьютере фамилию своей первой, девичью. Фамилия незатертая, выскочило немного. Один — вспомнил — родной братишка ее, младший, с которым они очень даже сошлись.

Написал. Как вы там. Как моя бывшая? Просто интересно — ничего личного.

Ответ на следующий день получил. Вспоминаю вас, вы для меня такой были… Казались прям… А сестра замуж вышла, сын у них. Живут, правда, не очень, в Москве. Проблемы у них.

Целый день эта пара неуклюжих строчек в голове стучалась. Кумиром для пацана, видимо, был. А что? Молодой, красивый, модный. На гитаре играл. Мотоцикл имел. Анекдотами сыпал да независимостью бравировал. Для малышни — герой из героев!

Приятно. Грудь от гордости распирало. Даже вспомнилась какая-то древняя, неизвестно где и когда слыханная песня: а бы-ли и мы-ы-ы рысаками, которую Михалыч с удовольствием гундосил, когда в кабинете никого не было

Вторая часть электронного письмеца, наоборот, сжимала грудь и тянула в районе сердца каким мятным холодком. Замуж вышла? Это ж кого она такого хорошего нашла? И сына быстрехонько родила? А он уж думал, что вообще неспособна. Три с половиной года чего впустую? Хотя, кажется, не хотели ведь… Точно, на аборт ее возил.

Одно отпускало — неладно что-то у них. Может, мужик пьет? Или гуляет? А скорее всего, тюхля какой, нескладный. Таких ведь как Михалыч, деловых да хватких, поискать.

Да все равно. Как-то неприятно. Даже пожалеть можно.

Впрочем, чего там, столько лет прошло. Кончилось то кино. Если только повтор посмотреть? Просто так. Ради любопытства.

Михалыч представил, как приходит в квартиру к первой жене с большущим букетом и дорогущим коньяком, как сидят втроем и мирно беседуют. Муж его жены нервно суетится, а он, Михалыч, снисходительно оглядывает их скромную московскую комнатенку, широкими мазками рисует свое материально благополучие и семейное счастье. И украдкой наблюдает, как прощенная предательница незаметно сравнивает двух мужиков в пользу, понятно, кого.

Попросил телефон — брат как-то путано объяснил, что надо кое-какие вопросы согласовать. Подожди, мол. А тут, очень кстати, выпала командировка в Москву. Кликнул братишке: прозондируй, не против встретиться? Я без претензий. Так. Любопытно же.

Ответа не получил. Поехал, стараясь выбросить из головы. Не хочет. Такая же и осталась — выпендряла! Корчит из себя. Скорее всего, где-нибудь в груди екнуло, вот и боится, что не сдержится. Ну и черт с ней. Сто лет прекрасно жил и еще столько же проживу.

Вернулся с командировки, сунулся в переписку.

Брат ее писал. Она уже двадцать лет, оказывается, как тяжело больна, передвигалась в инвалидной коляске. А позавчера — умерла. Похороним на кладбище 18-го.

18-го Михалыч как раз в Москве был.

Тут из комнаты жена: «Ты посмотри, что делается! Родригес Марианну разлюбил, а ведь она от него родить должна. Ой, ой, Марианна топиться побежала… Нет, я не могу! Пришла на кухню и разрыдалась, уткнувшись в мужнино плечо.

Михалыч буркнул: сопли-вопли. Кино.