Александр Викорук - Любовь олигархов

Разочарованно вышел во двор, бесцельно направился закоулками проходного двора. За углом двухэтажного дома почти столкнулся с Верой Михайловной. Рядом с ней шла борзая, понуро свесив вытянутую узкую морду.

— Здрасти, — смутившись от неожиданности сказал Петя.

— Добрый вечер, — проговорила Нарусина.

— Вера Михайловна… — начал Петя, не зная, как объяснить своё появление.

— Зовите меня Верой, — велела она. — В конце концов я всего года на четыре старше.

— Как вашу собаку зовут? — спросил Петя.

— Облиза.

— Смешно.

— Ничуть. Её так отец назвал. Маленькой была такая кокетливая, чистюля.

— Ваш отец охотится с ней?

— Раньше… Он погиб в экспедиции.

— Извините. — Пете стало неловко, как бы оправдываясь, он добавил: — У нас с братом тоже отца нет. Вернее, он есть, но…

— А я, вот, — она кивнула на собаку. — С ней мы живём. Мама у нас красивая, она вышла замуж.

— Вы тоже красивая.

— К сожалению.

— Почему? — удивился Петя.

— Вы этого не поймёте.

Петя ждал, что она добавит что-то, но Нарусина шла молча, покачивая кончиком поводка. Рядом, понуро свесив голову, брела собака, усталая и вялая. На Петю борзые всегда производили странное впечатление формой своего тела: неудобное, противоестественное, будто сплющили двумя плоскостями, а ноги свисают. Не верилось, что они могут быстро бегать. Спросил он этом Веру Михайловну. Она засмеялась.

— Да, по виду не скажешь. Вы даже не знаете, на что способна страсть. Видела как-то, отец однажды взял на охоту. Мне кажется, эти собаки силы хранят до самого главного момента, а потом в миг отдают. — Лицо Нарусиной осветилось, сразу исчезла тень усталости. — Я тоже папе сказала, что не верю в Облизу. А он из ружья выстрелил. Я чуть не упала от страха, а Облиза так завизжала — счастливо, по сумасшедшему. Носиться стала вокруг нас. В её голосе такая радость была.

Собака повернула к хозяйке голову, глянула унылыми глазами. Вера Михайловна провела ласково рукой по голове и шее собаки.

— Ну что, Лиза-Облиза грустишь? Потом заяц какой-то дурной выскочил. Как мы на него набрели? Облиза не с лаем, а с хохотом каким-то истерическим — за ним. Даже страшно было смотреть на неё. А я испугалась, что с зайцем станет. Долго ждали её, иногда лай слышали. А пришла, легла, и вид такой — вот-вот умрёт.

— А вы замужем были? — спросил Петя.

— Нет. — Она помолчала. — Хотя один раз что-то похожее было. Думала из дома убежать. С ума сошла. А потом всё прошло, оказалось, довольно обычно. Странно даже.

— Чего странного? Сейчас так сплошь и рядом, — заметил Петя. — Может, так и надо? Разве знаешь наперед.

— Меня это не касается, — как-то брезгливо поторопилась сказать Нарусина. — Мне пора, Петя, вы идите.

Петя не посмел навязываться, хотя подмывало дойти с ней до подъезда, там обнять насильно, поцеловать, войти в квартиру. Но он стоял на месте, смотрел, как удаляется Вера, а рядом шла, виляя сплющенным задом, борзая.

В субботу пришел днем, позвонил в квартиру, но её не было, только за дверью несколько раз тявкнула Облиза. Петя тихо позвал её, слышно было, как медленно простучали по полу когти, в углу двери внизу раздалось сопение, потом Облиза ещё раз тявкнула.

От нечего делать Петя пошёл бродить по городу. Через какое-то время набрёл на музей народов Востока, зашёл туда на выставку японской гравюры. Петя слонялся по тихим зальчикам, смотрел на девиц, переходивших от картины к картине. Одеты они были модно и по-летнему полуобнажено. Хотелось их трогать, целовать нежные плечи. Но пропускал девушек мимо, не реагировал на быстрые взгляды. В одной из комнат чуть не споткнулся — прямо на него с картины смотрела Нарусина. Её лицо, тёмные глаза, овальные упругие щёки, только чужими были странная причёска, слишком пышная, длинные спицы в волосах и ворот кимоно. На гравюре — вязь иероглифов, а рядом — листочек с переводом. Петя прочила:

Петя снова взглянул на лицо японки. Она походила на статуэтку из нежного фарфора, было в ней что-то по-детски беспомощное, беззащитное. «Нет, конечно, Вера, — подумал Петя, — совсем другая. Уж глаза-то совершенно другие». Он дочитал стихотворение:

«Чепуха, — решил Петя, — поэтические слюни. Всё гораздо проще». Но когда выходил из прохладного сумрака музея в душный воздух полдня, повторил про себя: «Дрожанье струн девической души…»