Михаил Тарковский - Поход

Ягодка катилась по лесу, но никто не попадался навстречу, и Серый снова запечалился. Ягода тоже будто подустала и буднично остановилась в снежной ямке. И Серый тоже остановился в недоумении и огляделся вокруг.

Просторный и растрёпанный кедрач был с необыкновенной отчётливостью врезан в слепящий от солнца снег. Вдруг кто-то стукнул костяными палочками. Серый тихо пошёл на стук и замер. Огромный чёрно-сизый глухарь шёл, пальчато растопырив хвост, свесив плоскими вёслами крылья и закинув голову с мохнатой бородой, кровавыми бровями и крупным белым клювом. Двигался он, то убирая, то расправляя хвост с той потусторонней медленностью, с какой цветки распускаются в древних сказах. Сам хвост казался настолько твёрдым, а сизое перо на спине – настолько гладко-литым, что у Серого перехватило дыхание… Глухарь как-то особенно сильно запрокинул голову и перещёлкнул клювом с гулким и костяным звуком.

– Брат мой Глухарь, – сказал вдруг Серый, – не улетай, я тебя не трону.

И слово «брат» прозвучало с такой надеждой и силой смысла, что Глухарь, вопреки всем разговорам о его глухоте на току, не меняя позы и так же медленно идя, сказал:

– Конечно, не тронешь. Тем более сегодня и день такой… Особенный.

В это время с енисейной стороны раздался и широко прокатился по тайге карабинный выстрел… потом ещё и ещё… всего три, через равные и торжественные промежутки. И белую шапку уронила ёлочка, вздрогнув и скорбно замерев. На какое-то время замерли и Глухарь, и Серый, и вся тайга. Потом зашумел в кедрушках ветерок и смял кроны. Ветру было хорошо шуметь в кедровых кистях, в длинных иголках. Чем длинней и гуще были иглы, тем полней и торжественней гуделось ветру, и Серый не мог понять, кто шумит: кедр или ветер, потому что шумели они нераздельно. Глухарь был настолько неподвижен, что Серому показалось, будто всё уже было.

– Хорошее чувство, – негромко сказал Глухарь и снова медленно пошёл, так что Серому пришлось тоже идти рядом. Он никак не мог поймать шаг, приладиться к Глухарю, но помаленьку подстроился. – Главное, подстроиться… – проговорил Глухарь и добавил веско и медленно: – Мы знаем Старшого. И тебя знаем. Ты хорошая собака. Мы тоже не изменяем. Чего ты хочешь?

– Да вот мне, чтоб соболь вывелся и выкормился, а это, сам понимаешь, – мышки, птички, это раз. Ну чтобы он собрался в кедрачах на Хорогочах… На правой стороне.

– Хорогочи… Хорошее название [12] Хорогочи – переводится с эвенкийского как «глухариный ток». Река с названием и посёлок есть также в Амурской области. . Да… Так что ж?

– Дак… Хотя бы это…

– Что значит «дык» и «хотя бы»? А снег?

– Да тут столько всего. Голова пухнет. Давай с малого начнём.

– Я всё понимаю – и про мышек, да и про птичек. Чо да как… И где лиса, и где тетеревятник, и сколько на них выводков уйдёт… Никуда не денешься… Так что тут можешь на меня рассчитывать. Но остальное… Даже ягода… Не знаю… И не слушай ты этого Полоско… Он на складе орехов всю жизнь проработал… Договора, фактуры… Короче… Сейчас дам тебе перо…

– Так, а писать на чём?

– Писать не надо. Надо бежать, куда оно полетит.

И Глухарь покачал бородатой головой:

– Хорошая собака, но…

– Глупая?

– Неважно. Слышишь, верховка [13] Верховка – ветер, дующий с верховьев Енисея. Обычно это юг или юго-запад. Этот ветер несёт тепло. Летом дождь, а зимой снег. . Сейчас отпустит к обеду, а вечером уже плюс будет. Так что тебе успевать надо, не то встянешь. Старшой потеряет – а у него на тебя сейчас вся надёжа.

Глухарь выронил перо из хвоста, и оно сначала застыло в воздухе параллельно снегу, а потом полетело, покачиваясь, череном вперёд. Серый побежал. Долго ли, коротко он бежал, но вывело его глухариное перо к огромной пустой полусухой листвени. На высоте человеческого роста дятлы продолбили дыру в срединное дупло, и из него торчал, высунувшись по пояс, очень тёмный и крупный соболина. Скуластое лицо его, сильное и гибкое тело – всё настолько завораживало Серого, что он как окаменел. Соболь всё время двигался, мялся, раскачиваясь наподобие маятника, клонился то вправо, то влево, словно его распирало от сил и от вынужденной неподвижности.

– Здравствуй, Зверина-Соболина, – еле сказал Серый Соболю, а про себя подумал: «Что же они все такие крупные сегодня? Как на подбор…»

– Ну, здравствуй, Серый, – ответил Соболь, мощно качнувшись вправо, и тут же ещё мощней качнулся влево. – Здравствуй. Не ожидал?