Её глаза стали изумрудно-синими и наполнились слезами.
— У тебя есть мужена, Сергей, — дрожащим голосом повторяла Хельга. — Мужена, мужена, мужена… — она была в крайней степени расстройства.
Она стала что-то говорить, ломая русские слова, перемешивая их немецкими фразами, и в конце горько разрыдалась. Она не ожидала и не могла подумать, что её милое предложение себя, всего самого дорогого, главного, что у неё есть сейчас — её молодого, стройного и манящего своей красотой тела, может не найти поддержки у молодого мужчины. Она плакала. По её красивой упругой груди пробегали чарующие эротические волны. Грудь вздрагивала вслед за вздрагивающими плечами. На улице была жара, девчонки не одевали бюстгальтеры под футболки и от этого были еще желаннее, сексуальнее и привлекательнее. Чем больше она плакала, тем больше напоминала мне маленькую девочку, ребенка, которого незаслуженно обидели. Слезы, переливаясь, как драгоценные камни в закатных лучах солнца, падали на её футболку. Через несколько минут почти вся футболка уже была мокрой. Хельга ладошками вытирала, размазывая слезы по лицу, и её белокурые волосы тоже становились мокрыми. Она была очаровательной своей детской непосредственностью и искренностью. Наверное, она думала о непредсказуемости русских:
— Что за проблема, «засадил», оставил свое семя, порадовал девчонку и езжай себе домой. Я знаю, что я красива и желанна, я знаю, что свожу мужчин с ума… Какая загадочная русская душа, что за моральная ответственность такая. Зачем она нужна, я же сама хочу, я сильно хочу близости… Как всё это понимать? Как мне тяжело. Все мои фантазии разбились, как морские волны об утёс.
Вообще, по статистике, после таких фестивалей в Германии был демографический всплеск. Там, наверное, половина молодого поколения с русской генетикой. Эхо второй мировой войны сказывалось на стране, мужчин не хватало. Беременность поощрялась государством. Там даже финансово серьезно поддерживали молодые семьи. При рождении второго ребенка банковский кредит на дом или квартиру гасился государством полностью.
Может быть, я полный дурак. Но я смотрел на неё и молчал, а Хельга уже перестала плакать, она жалобно всхлипывала.
Прервал эту трогательную сцену Володя Матиенко, он с друзьями завалился в нашу комнату студенческого общежития.
Хельга, немного успокоившись, ушла.
Но она не оскорбилась и не обиделась, она оказалась умной девушкой. Хельга неожиданно повзрослела. Назавтра на проводах нашей делегации она была веселой и приветливой, глаза, правда, были с грустинкой. На пионерском галстуке, который мне повязали немецкие друзья, она написала «я люблю S».
Мы сели в автобусы. Немецкие ребята на прощание махали нам руками, флажками. А мы ехали почти до Польши молча, находясь под впечатлением событий этого прекрасного фестиваля. Этих митингов, вечеров дружбы и экскурсий, этих радостей встреч и легкой горечи разлуки. Ведь мы прощались навсегда.
Мы возвращались в свою сибирскую жизнь, мы ехали к себе домой и везли подарки аж на 120 рублей, которые официально разрешалось брать с собой.
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу