Сергей Ленин - Анютины глазки. Первая любовь и последняя

Зэков развели по баракам. Филипок попал в барак, или его еще называли отряд, под номером двенадцать. Вот он переступил порог нового незнакомого мира. К нему тут же подбежал шустрый пацан из сидельцев и вкрадчиво, участливо спросил:

— Что, мать продашь или в задницу дашь?

— Мать не продается, жопа не дается, — отчеканил в ответ Слава.

Он был научен премудростям так называемой «тюремной прописки» еще во время предварительного заключения, когда ожидал завершения следствия в иркутском «белом лебеде». Там Филипка зауважали сокамерники за его крутой нрав и лютую ненависть к несправедливости. Статью свою в делюге Слава заработал кулаками. Бил насильников и их пособников. А это по любым понятиям дело правильное, мужицкое.

— Тебе привет от Прасковьи Федоровны передали (тюр. жарг.: «привет от параши»).

— Что будешь кушать: мыло со стола или хлеб с параши? — все никак не мог угомониться самозваный проверяющий.

— Ссу стоя, сру сидя. Стол не мыльница, параша не хлебница, — снова непринужденно, но четко ответил Вячеслав.

— Угомонись, Шустрик, — грубо окрикнул пытливого зэка Хриплый — смотрящий по бараку. — Это Филипок. Он мужик правильный. Хоть и первоходок, но законы наши уже знает. Мне о нем вчера маляву (письмо) прислали.

Исторически сам обряд прописки возник в тридцатых годах прошлого столетия и применялся для того, чтобы выяснить, что из себя представляет вновь прибывший зэк. В результате прописки, как правило, пришельцу присваивалась масть «мужика», но в отдельных случаях он мог попасть в немилость и стать «обиженным» или «опущенным».

Итак, прописка пройдена. Начали течь резиновые дни. Шконка (кровать), подъем, перекличка, зарядка. Потом завтрак, работа в промзоне, отбой, сон. Опытные сидельцы считали, что режим в колонии достаточно спокойный. «Хозяин» Сергей Анатольевич Федоренко был уравновешенным и справедливым. Может, поэтому вертухаи, дубаки и пупкари ( охрана и сотрудники колонии ) не лютовали. А зэки жили, типа, как в санатории, если можно так выразиться. Ну это, конечно, если есть с чем сравнивать. В обычных развлечениях заключенных не ограничивали. Правда, оно было всего одно — телевизор. Он был как островок свободы. Благодаря ему получали новостные сообщения, смотрели фильмы. В общем, принимали информацию из внешнего, свободного, мира через этот ящик.

Но было и еще одно развлечение — это общение по переписке с «заочницами». Но об этом чуть позже. А сейчас про жизнь в зоне, которая резко изменилась после трех лет отсидки Вячеслава. А изменилась она по двум важным параметрам. Ужесточился режим, и Славка влюбился в загадочную «заоху». Дело было так.

В колонию пришел новый заместитель по оперативной работе. Плешивцев Аркадий Гедеонович. Был он худощавым дрищем, имел крысиное лицо, вернее, рожу. Его худосочное тело было вертким, а все ужимки в отсутствие начальника колонии были наполеоновскими. При «хозяине» колонии Федоренко он был раболепствующим и заискивающим служакой. Казалось, что он всячески хотел угодить Сергею Анатольевичу. А на самом деле, за спиной шефа он тайно писал на него разные пасквили вышестоящему начальству в Иркутск. Главной целью Плешивого, так прозвали его зэки, было подсидеть Федоренко и стать «хозяином» или, на крайняк, перевестись в Иркутск и стать главнюком, курирующим зоны. Для реализации своих корыстных планов он открыл новое направление в деятельности исправительно-трудового учреждения, нелегально, конечно. В колонию зачастил следователь из областного управления внутренних дел по фамилии Курочкин. Внешне они с Плешивым были похожи как два брата. И оба были мерзкими и жутко страшными для беззащитных перед ними зэков. В результате, в Иркутской области резко пошла в гору раскрываемость «висяков» — давних преступлений, которые оставались долгое время нераскрытыми.

А делалось это незамысловатым образом. В зоне находили добровольцев из числа подонков, которые за послабление по отношению к ним режима содержания шли на беспредел. Они прессовали зэков, подвернувшихся им под руку. В результате зверских побоев и издевательств многие не выдерживали, становясь «цыплятами» Курочкина, брали на себя чужие давние преступления, которых не совершали. Срабатывал список следователя Курочкина. Признаваясь в чужих грехах, они наматывали себе дополнительный срок, чему, впрочем, многие были рады. Ведь они отвязывались от систематических побоев и истязаний, которые были невыносимыми. А «труженики» -прессовщики взамен получали алкоголь, дурь и удовлетворение некоторых других нехитрых потребностей. А как иначе, труд-то не из легких. Плешивый держал свое слово, поощрял иуд. Зэки боялись выходить на территорию колонии, из промзоны сразу старались попасть в свой отряд. В отряде сто человек, туда соваться беспредельщикам опасно. Можно и на заточку нарваться.