Вильям Козлов - Карусель

Судя по тому, что рабочие не выражали недовольства по поводу «левой» деятельности, материально они не были обижены. Я как-то поинтересовался у соседа, что они имеют от всего этого? И кто спускает им заказы на бани?

— Эх, Рославич, — ухмыльнулся Балаздынин, — начальников нынче много развелось, а баньку при дачке каждому подавай — вот и тюкаем топориками...

— В рабочее время, — вставил я.

— А разве собрать сруб — это не работа? — удивился Николай Арсентьевич. — Мне ведь все одно, где горб гнуть: в мастерской или во дворе? А на свежем воздухе оно еще и приятнее работать...

Так я и не выяснил, по какой статье расходов платят им зарплату за срубы для дачников. Да, по-моему, это особенно и не интересовало моих односельчан.

Односельчане, не занятые в мастерской, ездят на велосипедах в поселок Боры, что в полутора километрах от нас. Там дом отдыха, почта, сельмаг и железнодорожная станция. Почти все женщины работают в Борах, в основном, в доме отдыха.

После того, как объявили войну пьянству, текучесть кадров стала больше: забубенных пьяниц нигде держать не хотят. А в Петухах пьют все мужчины и больше половины женщин. Я думаю, не из-за покосов они распродали своих кормилиц-коров в начале восьмидесятых годов, скорее всего, из-за повального пьянства: иногда всей деревней пили по несколько дней, а скотина маялась не подоенная и не накормленная. Избавились от коров в первую очередь самые пьющие.

В Борах главным пьяницей считался председатель поселкового Совета. Грузный, багроволицый, с пылающим, как факел, огромным носом, напоминающим неочищенную свеклу, он когда-то был номенклатурным работником, даже одно время в районе возглавлял молокозавод; потом перевели с понижением в Боры председателем колхоза, оттуда — председателем поселкового Совета.

На последней должности он прижился, хотя трезвым его давно никто не видел. Печать носил в кармане, прямо в кафе, на залитом пивом и вином столе, прихлопывал ее к самым различным справкам. Люди уже и не ходили в поселковый Совет, знали, что председатель околачивается или в кафе, или возле магазина, где прямо на ступеньках распивали.

Председатель — у него было прозвище «Нос» — кричал: Я — советская власть! Нету тут главнее меня никого! Захочу — магазин закрою, и все дела!

Магазин, конечно, не закрывал, но, проникнутые сознанием его значительности, собутыльники шли в магазин и приносили еще выпивку.

В 1985 году его первого турнули с поста. Я спрашивал, где теперь обитает «Нос», но никто толком не знал. Перестали продавать в кафе и магазине водку, и «Нос» там больше не показывался. Вместо него в Борах выбрали председателем поселкового Совета молодую женщину. Утешались, что она-то хоть не пьет и в рабочее время всегда на месте...

На берегу Николай Арсентьевич вбивает топором кол, привязывает самую большую овцу за кожаный сыромятный ошейник, как у собаки. Остальные овцы в силу своей малой сообразительности далеко не уходят от матки — пасутся рядом. Издали они мне напоминают комки серой ваты, разбросанные на лугу. Вечером сосед отвязывает овцу и весь выводок из шести особей одной масти приводит в хлев. Он впереди, за ним матка, а остальные трусят рядом. Каждое утро я слышу, как Николай Арсентьевич вдохновенно материт своих овец. Это у него по привычке, раньше, когда держал корову, он ее тоже материл. И вообще, все в Петухах ругают животных, будь то корова, овца или захудалая дворняжка. Да и курицам достается. Я полагаю, что таким образом они разряжаются от дурного настроения с утра. Утром ругаются дольше и злее, чем днем или вечером. Дает знать себя похмельная головная боль, да и голоса соседей звучат хрипло, будто заржавевшие. Ругнется, отхаркается и снова выругается. Женщины в этом отношении не отстают от мужчин.

Почему, пока смотришь на чистый лист в машинке, столько прокручивается в твоей голове разных мыслей? А стоит начать работать, как мысли наподобие вспугнутых на лужайке воробьев разлетаются во все стороны? И начинаешь долго и мучительно подбирать первое слово, фразу, предложение? Я не раз замечал за собой, что любуясь прекрасным пейзажем или закатным небом, потом за письменным столом все равно не найдешь таких ярких слов, чтобы реалистически описать увиденную красоту. Мысль услужливо подсказывает такие стершиеся фразы как «синее небо», «пышные облака», «розовый закат»... И потом, даже самые выразительные слова, очевидно, не могут передать ощущение, охватывающее нас при встрече с прекрасным. Да и красоту каждый человек воспринимает по-своему, а есть люди, которые вообще ее не замечают.