Вильям Козлов - Карусель

— И куда же ты, Арсентьевич?

— Работы крестьянину всегда невпроворот, — выпустив клубок дыма, продолжал сосед. — Бери, говорят, землю, дадим ссуду — покупай хоть трактор и обрабатывай ее. Или бери в совхозе бычков, выращивай... Да ежели по-серьезному взяться за огород, можно и себя, и других прокормить...

— Ну и чем ты займешься? — спросил я. Меня заинтересовал этот разговор.

— А ничем, — добродушно ответил Балаздынин. — Отвыкли мы, мужики, от крестьянской работы. Вернее, нас отучили. Кто корову на мясо сдал, вовек новую не заведет. Помню, как ночью с фонарем косил сено для своей Буренки. Да что сено! Выгнать пасти скотину было некуда — везде запрет. Хоть на собственный огород выпускай... Печников в деревнях не осталось — русскую печку некому в избе сложить. А бабы не умеют хлеб печь, потому что годами в магазине покупали... И для себя, и для скотины... Не верю я, что будет лучше. Всякий раз, прежде чем сделать мужику пакость, в газете писали, что это ему на пользу. А какая от всего была польза, теперя вон всем известно. Раньше наши деды на базар возили целые обозы с домашней продукцией, чего только не было! Картошка, лук, морковь, подсолнечные семечки, соленые и сушеные грибы, клюква, масло не чета теперешнему, мед, копченые окорока, даже домашние колбасы, а теперя вон, на восьмом десятке лет советской власти, Рославович не может купить в Петухах пол-литру молока или ведро картохи, об другом я уж и не говорю... Вот такая стала наша житуха! Тут какой-то чудик все пишет, что подавай нам в село культуру, тогда и молодые не побегут в город! Чепуха это на постном масле. Прежде чем стать культурными, нужно интерес к жизни, к своему делу иметь, а у нас его нету. Не верим мы ни во что. Столько раз обманывали! Моего деда-то раскулачили и угнали в Сибирь, там и сгинул сердешный... А какой он был кулак? Имел два дома на пятнадцать душ, три коровы и две лошади. А кто упек-то его? Самый отъявленный лодырь и пьяница, у которого сроду не было ни кола ни двора. В батраках до революции ходил, а тута стал председателем комбеда и всех добрых хозяев — к ногтю и в Сибирь! И колхоз у него не получился: согнал весь скот, отобранный у хозяев, на поле за деревней, началась зима — все коровы, лошади, овцы подохли. В тридцатых годах вся, считай, деревня подалась в губернию побираться, а многие так и померли в своих избах от голода... А этот гад, что все разорил, на повышение пошел в Псков... В войну к немцам попал в плен и стал супротив нас воевать... Вот они какие были, «друзья народа»... Ох, как нужно теперь походить вокруг мужика, чтобы снова заставить его поверить... Хотя бы в себя самого. Вот почему я пью, ежели есть такая возможность. Потому что неохота мне даже по дому копаться. Чтобы с голоду не подохнуть — на огороде завсегда что-нибудь вырастет, да и кабаны, овцы не дадут пропасть. А на большее нет у меня охоты горб гнуть. Ладно, хоть рот теперя можно разевать, не возьмут за шкирку — и туда, куда Макар и телят не гонял... Я думаю, Рославич, — сосед почему-то стал обращаться ко мне одному, — все еще дело в мужицкой памяти: не забываем мы того, что было. Хочется верить, что будут добрые перемены в нашей беспросветной жизни, но в деревне людей-то нет! Старики доживают свой век, а молодые продают дачникам их дома. А дачники — это пенсионеры. Ну будут они копаться в огородиках, выращивать разную ягоду — фрукту, но на этом-то не вытянешь деревню! Я думаю, нужен закон, по которому бы было великое переселение городского люда в деревни. У тех памяти мужицкой нет, они могут все начать сначала...

Я и раньше поражался, как точно и глубоко понимают свою жизнь сельские жители. Понимать-то понимают, а вот изменять что-либо не хотят. Может, прав Арсентьевич, сильна и живуча память у мужика, которого столько десятилетий притесняли, обманывали, отучали от всякого полезного труда? Колхозы оказались фикцией, они окончательно отвратили крестьянина от земли, которая стала для него чужой.

В революцию пообещали крестьянам землю, а потом быстро отобрали. А государственная земля, государственный скот, государственные орудия труда — это все ничейное, чужое. Кто же будет все это беречь, если оно не твое, кровное? И отвыкшие от крестьянского труда сельские жители с ненавистью смотрят на пришлых, которые с утра до ночи гнут на поле спину. Не нравится им, что пришлые молодцы от таких же коров, как и в колхозе, получают в несколько раз больше молока, а за выращенных телят и свиней гребут большие деньги... Сами-то уже так давно разучились работать...