Алла Бархоленко - Он увидел

Едва Евдокия Изотовна прошла за высокую ограду, как увидела Антонину Викторовну, собиравшую с расстеленных под яблоней одеял крупные яблоки. Антонина Викторовна осторожно брала каждое в руки и аккуратно складывала плоды в плетеный короб. Поодаль стояли другие, уже полные короба, и Евдокия Изотовна подумала, что плели их, наверно, тут же. В саду, или, лучше сказать, парке стояло несколько двухэтажных домиков и по песчаным дорожкам между ними невесомо передвигались светлые старики.

Евдокия Изотовна в ту минуту ощутила мировую печаль и от нее заплакала, а Антонина Викторовна Голубева подняла голову, выпрямилась, узнала Евдокию Изотовну и улыбнулась.

Евдокия Изотовна прожила в пустой комнате для приезжих больше недели и теперь считает, что это была одна из самых богатых впечатлениями недель в ее жизни. Но расскажет она об этом как-нибудь в другой раз. Или напишет книгу, первую и последнюю, единственную книгу, какую ей хотелось бы написать — о людях, ставших стариками. «Вы представить не можете, что это такое, Сашенька. И никто не может представить. Никто, пока не закончится его бодрое время».

У Евдокии Изотовны дрожали руки. Она заметила это и нашла им дело — заставила взять кинутый на чье-то сиденье журнал, полный молодых, счастливых лиц.

— Просила Антонина Викторовна черемуху выкопать и привезти ей, и поклониться Житову и рассказать, — проговорила Евдокия Изотовна, спокойно опуская журнал на место. — Но я бы и без того с вами поехала, любопытно через столько лет взглянуть на давние места. А ваша родина где, Сашенька?

— У меня нет родины, — сказала Санька. — Я городская.

— Да мы все городские, — возразила Евдокия Изотовна. — И Николя тоже.

— Не знаю, — сказала Санька. — У Николая Ивановича тоска, это, может быть, заменяет.

— Что заменяет?

— Родину. Но, наверно, такая тоска рождается с первой могилой. Не знаю, у меня еще не было могил.

— Как ты говоришь, девочка, бог с тобой! — воскликнула Евдокия Изотовна и почти испуганно уставилась на Саньку.

Вскоре появился Григорьев с портфелем и с новым желтым чемоданчиком. Они направились к вагону и выглядели дружным семейным трио, правда — с некоторым прискоком, на них даже в посадочной суматохе пялились, и совсем не из-за петуха, которого сейчас и не видно было вовсе, а из-за чего-то совсем другого, что их выделяло и отличало, и Санька никак не могла понять, какой же такой необщей печатью они отмечены.

— Дети, мы имеем успех, — бормотнула тетушка, стараясь не опережать желтый чемодан, но и не слишком видеть его. — Мне это нравится, но не очень.

«Или дело в том, — подумала Санька, — что они исполняют другие, чем у большинства, роли? Они не отягощены заботой о преуспеянии, не ограничены скрипящей на сочленениях накипью семейных отношений, они чужие, но они вместе, их объединили не обязательность, не равнодушие, а их собственный выбор, они не тянут авосек с колбасой и детскими колготками, они оторвались от насущных забот и тем поставили себя вне круга остальных, и остальные почти инстинктивно замечают это и, наверно, хотели бы знать, как это кому-то удается».

А Григорьев в это время забыл и о тетушке, и о Саньке, Григорьев прислушивался к нарождающемуся внутри неуверенному волнению, которое рисовало перед ним дорогу с тихим вечерним светом в конце, и что-то жаркое и томительное стало зажимать и захватывать его сердце, и от этого захотелось лететь, встретить ликующим шумом крыльев воздух гнездовья, и снизиться, припасть, распластаться по той единственной земле, чей зов доносился за тысячи километров, и Григорьев был уже там, в прозрачном вечернем свете и тишине, и отрадно погружался в земную твердь, и тело его раскрылось и зацвело, и это было, наконец, то счастье, которое он не отверг.

Проводница потребовала у него билеты.

Через несколько часов они, возбужденные и нетерпеливые, погрузились в такси. Шофер, рыжеватый парень с большим носом, никакого такого Житова не знал, Евдокия Изотовна назвала более близкие ориентиры, но парень все чего-то сомневался.

— Да что вы, мон шер! — рассердилась наконец Евдокия Изотовна. — Не в пустыню едем, спросим где-нибудь, раз вы такой недоверчивый!

— Далеко, — вздохнул шофер, все не трогаясь с места.

— Ну, и что? — все не могла понять Евдокия Изотовна.

— Так обратного-то пассажира где я возьму? — недовольно сказал носатый шофер. — Сотню километров за здорово живешь?

— Так вы бы раньше сказали, голубчик! — очень огорчилась тетушка. — Мы бы прямо из Москвы обратного пассажира прихватили, там их навалом таких, которые обратно хотят!