Эмили Гиффин - Прежде всего любовь

У меня началось расстройство пищевого поведения. Я стала ненавидеть себя и занялась самокопанием. Думала, стоит ли мне быть актрисой. Я была недостаточно красива, недостаточно талантлива и, очевидно, недостаточно толстокожа. Когда я поделилась сомнениями с родителями, они, кажется, обрадовались. Они сказали, что актерство – это интересный опыт, но они бы предпочли, чтобы я получила более практичную профессию. Мама сказала, что я всегда могу играть в театре в качестве хобби, а папа заикнулся про юридическую школу. Сам он был судебным адвокатом, и заметил, что юриспруденция – это тоже театр. Я на это не купилась, но записалась на курсы подготовки к тесту для поступающих в юридические колледжи и начала читать про разные варианты, убеждая себя, что полезно иметь запасной план.

Льюис, который всегда был несколько лицемерен, пришел в ужас и заявил, что я продаюсь. Я парировала, что ему легко говорить – его-то родители были богемными бруклинцами. То есть он мог следовать зову сердца, не разбивая родительские мечты. Наши отношения становились все более натянутыми, а секс, когда-то страстный, сделался механическим.

Во время рождественских каникул, сразу после первой годовщины смерти Дэниела, мои родители усадили нас с Джози в кухне и заявили, что они разъезжаются. Это такой эвфемизм для развода. Я знала, что у них не все гладко, что папа снова начал пить, но все равно этот второй удар, нанесенный нашей семье, меня подкосил. У меня больше не было старшего брата и тихой гавани родительского брака. Честно говоря, чувствовала я себя так, будто у меня вообще не было семьи.

Вскоре после возвращения в колледж Льюис официально бросил меня ради Поппи. Он признался, что они встречаются еще со дня благодарения, но он не стал разбивать мне сердце до двадцать второго декабря.

– Я знаю, как тяжело приходится во время первой годовщины.

– Ну спасибо, – сказала я, изо всех сил стараясь не заплакать, – очень мило с твоей стороны.

Последний семестр в колледже дался мне очень тяжело. Я забросила сцену и впала в депрессию, потому что у меня больше не было ни брата, ни Льюиса. Преподаватель, который заметил, как я похудела и как скачут мои оценки, настоял, чтобы я сходила к университетскому психотерапевту. Терапия и таблетки кое-как держали меня на плаву.

Единственным положительным моментом этой весны были письма о том, что меня приняли в несколько юридических школ, в том числе в Колумбийский университет. Это был, конечно, не Гарвард и не Йель, но все-таки Лига плюща. У меня, конечно, не было шансов сравняться с братом, но я знала, что родители мной гордятся. И я собой гордилась. А это лучше, чем ничего не чувствовать.

Через несколько месяцев я вырвалась из ада Сиракуз, переехала в Нью-Йорк и погрузилась в мир юриспруденции. Театра, пьес и прочих культурных явлений я изо всех сил избегала.

«Может быть, Льюис был прав», – подумала я, узнав, что они с Поппи живут в Гринвич-Вилладж и работают в одном театре. Может быть, я и правда была бесхребетной и продажной. А может, наоборот, поступала благородно и бескорыстно, поставив интересы родителей выше своих. Я убеждала себя, что дело именно в этом, и решила стать их нормальным успешным ребенком, который залечит их раны.

Конечно, они надеялись, что однажды я заведу семью, лучше всего в Атланте. Но если у меня не получится, с этим справится и Джози. Она тогда встречалась с симпатичным парнем по имени Уилл. Он происходил из «хорошей семьи» (по выражению нашей матери) из Мейкона, имел безупречные манеры, а по особым случаям носил строгий костюм. Их отношения очень быстро стали серьезными – они оказались из тех пар, которые придумывают детям имена, не успев даже обручиться. Она тоже старалась осчастливить родителей, и мы заключили безмолвное соглашение: я добьюсь успеха где-нибудь подальше от Атланты, а она выйдет замуж и родит красивых внуков под боком у мамы с папой. Может быть, папа перестанет пить. Может быть, они опять сойдутся.

Мы обе поможем им наладить нормальную жизнь. Я всегда ненавидела это слово.

К выпуску из юридической школы мои родители подарили мне портфель моего брата. Тот, который ему преподнесли на двадцать пятый день рождения. Это было скорее жутко, чем мило, и я начала отчаянно завидовать выбору, который сделала сестра. У меня был портфель и степень по юриспруденции. У нее – настоящее счастье. Жизнь учительницы – с походами по барам и поездками – казалась мне очень простой. А еще ей было кого любить.