Наталья Самойленко - Давай пошепчемся...

в завитках заблудилось сердечко.

Как же можно любить

и узнать это только сейчас?

Не вернуть ничего.

Тонко звякнув, упало колечко.

Задыхаюсь от страха,

хоть всё потеряла давно,

умоляю простить,

но молчат небеса от чего-то.

Я хочу тебя чувствовать —

Рвется тончайшая нить,

Но целую, целую твоё

черно-белое фото.

Стук каблуков на лестничной клетке,

Шаркают старые тапки.

Звуки тревожат, мелькают соседки,

Серые люди, шляпки.

Мечется вечер в подъезде холодном,

Стыну среди хлопот.

В дом захожу — на кровати голодный

Рыжий чеширский кот.

Как приблудился, каким это чудом

Он прибежал, зачем?

Чем накормить, напоить и укутать?

Не избежать дилемм.

Глазки сощурил, мурлыкает нежно.

Нет с той поры забот:

Каждое утро улыбкой небрежной

Топит он сердца лёд —

Рыжий, смешной, озорной, здоровенный,

Ласковый, мудрый, довольный и верный —

Славный чеширский кот.

Пролитое вино,

В хлам и косяк, и дверь,

Стены в цветных разводах —

В клетке живет давно

Времени дикий зверь,

Мается в хороводах.

Плачет полночи кран,

Форточки старой скрип,

А изнутри ребенок,

Спрятанный в мой капкан,

В крике мольбы охрип,

Болью изнемождённый.

«Выпусти! — просит он. —

Знаю совсем другой —

Ветреной, искромётной.

Мир тобой сотворён,

Только тяжёл раскрой —

Серый и слишком плотный.

Я покажу мечту,

Ту, что забыла ты

В буднях безмерной грусти.

Волосы заплету,

Вспомнишь своих святых,

Выдохнешь и отпустит.

Тончайшим муслином укутала землю зима,

Качая в пушистых снегах колыбели морозной

Янтарные листья на темных замерзших лугах

Да травы, забытые с летней поры сенокосной.

Под песнями дикими резвых студеных ветров

Взметнулись подолы белёсые колкой позёмки,

Сметающей белое кружево сизых холмов,

Сплетающей ветви калины в цветные тесёмки.

С мольбою я к ней обратилась: «Потише чуть-чуть.

Следы заметёшь и тогда не вернуться обратно».

Она, затихая, шепнула: «Так в этом и суть.

Зачем тебе то, что ушло навсегда, безвозвратно?»

Меж трепещущих пальцев твоих

Льется шёлком волос водопад.

Шепчешь нежно Есенина стих,

Он про счастье, что «окнами в сад».

Говоришь — та же «розовость щёк»,

Хрупкость плеч, и сияние звезд,

Что в глазах золотой огонёк

Со слезами — расплавленный воск.

Обжигаешь дыханьем, скользят

Под лопаткой ладони. Молю,

Чтоб умолк твой словесный набат…

Я Ахматовой строки люблю…

Благоухал октябрь травою прелой.

Оскомину набил рябины цвет.

Носился ветер зло, остервенело,

В лицо кидая листьев винегрет.

Повисли на деревьях клочья неба.

Через прорехи нудный дождь рыдал —

В проплешинах подтаянного снега

Узоры вязью капель разбросал.

Заворожёно вглядываясь в руны,

Послания читаю между строк…

И тонет в позолоченной латуни

Луж маслянистых высохший цветок.

Руки легли ожерельем на хрупкие плечи.

Кончики пальцев по кнопочкам кожи стучат.

Замерли шорохи, стихли бессвязные речи,

Только слова в глубине твоих глаз не молчат.

Плещется вечер во взгляде, темнеющем в страсти.

Воздух насыщен ванилью с парным молоком.

В танце любовном сплетаются наши запястья.

Я наслаждаюсь мгновения сладким глотком.

Чувственный ветер в трубе водосточной романсы

Басом выводит, срываясь на тонкий фальцет.

Он умоляет: «Останься… Останься. Останься!»

Я улыбаюсь и нежно шепчу ему: «Нет…»

Растревожила сдавленным плачем метель ледяная.

Заскреблась, точно путник уставший, под низким окном.

Бушевала и билась в безудержной страсти — шальная,

А потом увлеклась, и от снега вдруг стало темно.

Бесновалась шаманом, стучащим в невидимый бубен.

Завывала волчицей, лишенной последней любви.

То в прозрачной вуали, то в старом облезлом тулупе

Перед ней преклоняли деревья колени свои.

Утихала и вновь в безнадеге бросалась на приступ.

То ложилась ковром серебристым, то рваным тряпьём.

И звала с бесконечною скорбью в молитве пречистой

Сердцем женским трепещущим сердце твоё.