Виктор Уманский - Борьба или бегство

Когда стало понятно, что уступать Света не намерена, я предложил план «Б». Как организатор поездки, я мог просто доплатить за то, чтобы расселить Лёху со Светой. Скорее всего, это обнулило бы прибыль; возможно, мне пришлось бы добавить денег из своего кармана. Но деньги меня волновали мало.

Пока мы ехали и спорили, сумерки сменились тьмой, а трасса — пыльным тесным городком с пешеходами, норовящими выпрыгнуть из-за каждой припаркованной машины. Ещё немного мы потряслись по колдобинам и оказались в тупичке: судя по карте, прямо перед нами находилась кайт-база. Я же видел только железный забор безо всяких опознавательных знаков. Ребята остались ждать в машине, а я отправился на переговоры — через маленькую калитку.

Как оказалось, это был обыкновенный гостевой дом, который содержала мать одного из тренеров. Ворча насчёт того, что мы никак не можем определиться — то Таня бронирует две комнаты, то нам нужно уже три, — она повела меня куда-то через дворик. Мы остановились в углу двора — у приоткрытой двери, из которой лился свет.

— Договаривайся там! — хозяйка развернулась и ушла.

Я пригнул голову и заглянул внутрь. За дверью обнаружилась каморка размером три на пять метров, что-то вроде технического помещения для починки кайтов. С потолка свисала старая люстра, состоящая из лампочки и покосившегося железного абажура, и неяркий жёлтый свет мягко разливался по комнате. Тёплый воздух был пропитан запахами дерева, масла, человеческого пота и табака. На дощатом полу лежал ковёр, промасленный и прожжённый в нескольких местах. У левой стены расположилась двухъярусная кровать, нижний ярус которой был снят, и на его месте с помощью другого ковра и кучи подушек было организовано что-то вроде дивана. У правой стены сгрудились коробки, поверх которых валялись гидрокостюмы и трапеции для кайтинга. Стены были увешаны кайтбордами, а к одной из них был прижат коробкой длинный фрирайдерский сноуборд с широким носом.

У дальней стены на железной кровати сидел очень загорелый парень лет тридцати пяти. На табуретке перед ним стояла швейная машинка в окружении иголок и мотков прочных ниток, а рядом лежал кайт, который он и собирался чинить. На полу, скрестив ноги и привалившись спиной к коробке, курил кальян другой парень — ему на вид можно было дать не больше двадцати пяти.

На меня так явственно повеяло приключениями, что кончики пальцев закололо. Директор московской фирмы и выпускник Бауманки, превозносящий логику, едва ли не цепляющийся за неё, я стоял на пороге мира, где всё определялось не интеллектом и расчётом, а смелостью и неприятием самой возможности неудачи. Этот мир манил меня, обещая водоворот чудес, и я знал: то же самое почувствует Таня. Зайти сюда — значило оставить за спиной более уютный мирок, спроектированный по моему плану, где Таня оставалась под контролем.

Я улыбнулся, скидывая кеды у входа и ступая на ковёр.

Оба парня оказались тренерами. Старшего, который чинил кайт, звали Рома, а младшего — Саша.

Вопрос с жильём решился довольно быстро. Да, номера имелись, хотя парни долго не могли поверить, что мы оплатим такую странную конфигурацию: три двухместных на четырёх человек.

Рома вылез из-за табуретки со швейной машинкой, чтобы показать мне комнаты. Я двинулся вслед за ним к выходу.

— Мих, а вы будете курить травку? — спросил Саня вдогонку. — Нам друг привозит. Он собирался как раз сегодня приехать, и я могу взять на вас. Полтора рубля за пакет, надолго хватает.

— Почему бы и нет, — я улыбнулся.

Проживание вышло даже дороже, чем я рассчитывал, и прибыль ушла в минус, но я не торговался. Также я не стал спорить, когда хозяйка сказала, что отдельно нужно будет оплатить парковку.

* * *

Ночь была тревожной: во сне мне являлись неясные образы, подбиравшиеся сзади и хоронящиеся в тёмных углах. Куда бы я ни оборачивался, они всё равно оказывались за спиной. Под утро — часов в пять — меня разбудил холод. Я встал, чтобы закрыть окно, и впервые увидел наш дворик при свете, пусть и тусклом. Маленькая лужайка с травой и парой кустов, клумба и пыльная бетонная дорожка. Птицы молчали: наверно, ещё не проснулись. Обыденность пейзажа почему-то вызвала у меня тошноту. А может быть, я просто слишком резко встал. На лице выступил пот, а телу, наоборот, стало ещё холоднее. Я вернулся в постель и закутался в простыню.

Встали мы поздно — в десять. Яркое южное солнце насытило окружающий мир красками, дворик расцвёл зеленью и перестал казаться таким убогим. Солнце вызвало у меня странное недоверие: на миг показалось, что оно скрывает за собой тёмную сущность, мельком увиденную мной ночью. Задумавшись над этим, я решил, что нервы не доведут меня до добра, и пообещал себе после возвращения в Москву недельку отлежаться: погреться в ванне, почитать, привести свой рассудок в порядок. Пока же расслабляться было рано.