Виктор Уманский - Борьба или бегство

На Надино лицо легла печать страха перед следующим шагом.

— Мы собираемся вечером в кино.

— Ага, ещё и кино. Ты совсем обнаглела?

Она не повышала голос, а наоборот, говорила вкрадчиво, со сдерживаемой злобой. Это составляло такой контраст с Надей — невинной и ещё недавно такой счастливой — что поверить в реальность происходящего было трудно. Некоторое время Надя молчала, а потом мучительно выговорила:

— Мама, я ведь уже почти всё собрала… И Миша меня проводит…

— Надеюсь, ты закончила с этим представлением.

Из глаз Нади тихо покатились слёзы, а я почувствовал, как закипает внутри злость.

— Мама…

Из трубки послышались гудки. Надя потерянно смотрела на экран телефона. Я же пребывал в полнейшем недоумении и ждал, когда она хоть как-то разъяснит происходящее. Довольно долго Надя не двигалась, и вдруг её плечи затряслись. Я подскочил ближе и заключил Надю в объятия, мягко опустив её руку с телефоном. Некоторое время я просто гладил её по голове, шепча:

— Ну тихо, тихо… Всё хорошо…

Спустя пять минут она смогла разъяснить мне суть конфликта — кое-как, запинаясь и часто делая паузы. Мне осознать проблему было сложно: родители давно уже не отдавали мне приказов.

— Милая, если я ничего не забыл, ты уже совершеннолетняя. Тебе не кажется, что это хороший повод самостоятельно решить, как провести время?

— Я не могу.

— Почему?

— Я не могу так поступить с мамой, она волнуется.

— Интересно она это проявляет.

— Давай не будем об этом.

— Ну хорошо, и что дальше? Мы не пойдём в кино из-за того, что тебе нужно собирать вещи для недельной поездки?

— Я уже собрала их.

— Отлично, тогда пошли.

— Мишенька, мы ещё сходим в кино. Спасибо тебе большое за этот день.

Надя уткнулась мне в плечо, и из её глаз снова полились слёзы. Если поведение её матери вызвало у меня ярость, то поведение самой Нади — огромную досаду, смешанную с раздражением. У неё была отличная возможность отказаться исполнять ультимативные приказы — на мой взгляд, она ничем не рисковала. Но что-то сдерживало её.

— А у отца нельзя отпроситься?

— Нет. Прости, я не хочу об этом говорить.

Мне пришлось умолкнуть: завершение дня рождения и без того получалось неважным, и нужно было по возможности сгладить Надину грусть, а не усиливать её. Я принялся убеждать её, что кино — ерунда, не очень-то и хотелось. Вскоре мы распрощались с друзьями и вдвоём отправились к Надиному дому на такси. Она хотела успеть до десяти, чтобы не расстраивать маму, поэтому поминутно поглядывала на часы и невероятно нервничала. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы совладать с раздражением.

— Милая, расслабься.

Я провёл по её руке, но она лишь напряжённо проговорила:

— Десять минут осталось.

Я уткнулся в окно.

Без семи минут мы были на месте. Открыть для Нади дверь такси я не успел — она выскочила сама. Мы вместе подошли к подъезду. Я мечтал хотя бы несколько минут постоять в обнимку: нам предстояла недельная разлука.

— Спасибо тебе ещё раз! — она быстро поцеловала меня в губы и попыталась высвободить руку.

— Надя, в чём дело? — второй рукой я обнял её за талию. — Куда ты так бежишь? Мы же успели.

— Прости меня, пожалуйста, но уже почти десять. Я тоже очень хотела бы провести с тобой больше времени!

— Так почему нет?

— Я обещала маме.

— Не припомню.

— Прости меня, Мишенька, — она ещё раз поцеловала меня, подбежала к двери и нервно набрала код. Я еле успел открыть перед ней тяжёлую дверь. Мне хотелось сказать ещё что-то, но я не знал, что именно.

— Пока! — напряжение в её голосе уже было столь сильно, что даже несколько пугало. Я кивнул, и Надя скрылась внутри.

* * *

Чем дольше я общался с Надей, тем больше узнавал о её матери — как от самой Нади, так и становясь свидетелем их общения. Галина Фадеева работала финансовым директором в крупной строительной фирме и, по словам Нади, приносила в семью бо́льшую часть денег. По мнению Галины, с Надей всё было не так: школьные оценки недостаточно хороши, фигура нескладна, мысли и мечты — примитивны. Стиль одежды Нади она характеризовала не иначе, как «колхозный». Успехи её Галина принижала, а неудачи — преувеличивала. Единственным спасением для пропащей дочери она считала постоянную тяжёлую работу над собой, направления которой задавала сама Галина.

Надя пыталась соответствовать данному посылу. Не давая себе поблажек, она трудилась, чтобы стать отличницей в школе — и ей это удалось. Она работала по дому: убирала, стирала, гладила, готовила. Все старания Нади были направлены на одно: заслужить, наконец, признание матери, что она — хорошая девочка. Но Галина почти не замечала этих усилий, а любой результат вызывал лишь град упрёков.