Виктор Уманский - Борьба или бегство

— Слово чести.

— Тогда сделай кое-что для меня, пожалуйста. Мне это очень нужно. Я сейчас уйду и прошу тебя не ходить за мной — посиди здесь ещё хотя бы полчаса. Не пиши мне и не звони. Живи своей жизнью и будь счастлив. Ты — самое прекрасное, что со мной было.

Надя порывисто встала, подхватила пальто и ушла мне за спину — к выходу из кофейни. Я не стал оборачиваться и преследовать её, а только сидел и молча смотрел на стенку перед собой. Потом рассеянно перевёл взгляд в окно. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я услышал:

— Ваш кофе, пожалуйста.

Официантка расставила чашки на столе и отошла. Я взял ложечку и помешал свой кофе. Обхватил чашку руками, чтобы согреть ладони. Чашка была маленькой, и мне было неудобно. Забавно: моя мечта только что разрушилась, любимая девушка ушла навсегда, а я словно бы смотрел на себя со стороны и до сих пор ничего не чувствовал. Мозг ещё не успел толком воспринять полученную информацию.

С того дня, как я понял, сколь глубокую рану нанёс Наде, я был несчастен, и исправление ошибки прошлого до сих пор было моей единственной целью. Я мечтал, чтобы впредь Надя была счастлива — что ж, она, похоже, готова была своими руками создать это счастье. Я чувствовал себя ей обязанным и сделал всё необходимое, чтобы вернуть отношения. В письме, написанном после возвращения из Хибин, я без малого предлагал Наде свою жизнь, а затем изо всех сил старался возобновить общение. Мне не в чем было себя упрекнуть, но речь шла не о том, что я недостаточно старался, стремясь исправить ошибку. Нет, просто ошибка оказалась слишком тяжела. Я вдруг почувствовал: пусть Надя согласилась бы быть со мной или нашла бы новую любовь, да пусть бы она хоть никогда в жизни больше не страдала — это всё равно не могло забрать всю боль, которую я уже принёс ей. Со всей ясностью я осознал: исправить это было не под силу никому и ничему.

Возможно, впервые в жизни я ощутил чернейшее отчаяние. В мгновение родившись где-то внутри, оно затопило меня с головой, поглотив душу.

Возвращаясь домой, я уже чувствовал подступающий озноб. Первым делом я извлёк из ящика на кухне початую бутылку вина и залпом выпил. Хотелось хоть немного приглушить мысли. Затем я просто упал на кровать и провалился в болезненную дрёму. Мне чудились картины прошлого вперемешку с небылицами. Озноб усиливался, и я то укрывался тремя одеялами, дрожа от холода, то отбрасывал их в сторону и лежал в поту, мучимый жаром.

К вечеру я ради интереса измерил температуру — 38. Как говорится, если есть болезнь, то надо её лечить, поэтому из морозилки я извлёк водку.

Уже к следующему вечеру меня начало мутить от алкоголя. Есть не хотелось, и я просто валялся на кровати. Чтобы отвлечься, пытался читать, но сосредоточиться на книге не удавалось. Разговаривать ни с кем не было сил, более того, мысль о том, что в мире ещё остались другие люди, вызывала теперь отвращение. Странно было думать, что можно продолжать жить и общаться после того, как Надя ушла навсегда, но ещё более отвратительно было осознавать, что от этого не сбежать. Я пережил всё, что случалось со мной раньше, переживу и это. Эта мысль отнюдь не была радостной — скорее, безысходной. Стремиться было больше не к чему, нужно было просто продолжать дышать.

* * *

Шесть дней спустя — в пятницу — я вдруг явственно почувствовал, что пора выныривать. Отвращение ко всему свету сменилось жаждой увидеть живых людей. Я написал Кате, предложив погулять по Крылатским холмам.

Я ждал её у выхода из метро. В последние дни на улице существенно похолодало. Периодически начинался дождь, сейчас же это была скорее неприятная морось, и моё лицо вскоре намокло. Я ещё чувствовал себя очень слабым и держал рукой воротник куртки, чтобы не пускать внутрь промозглый ветер. Катя, вышедшая мне навстречу, смотрела беззаботно и даже мечтательно. Однако стоило ей подойти ближе, и выражение её лица сменилось на озабоченное.

— Привет, — я постарался улыбнуться. Лицевая мускулатура отвыкла от такого действия, но всё же не разучилась до конца.

— Привет. Ты в порядке вообще? У тебя синяки под глазами больше, чем у меня в прошлую сессию.

— Надо же, не замечал…

У меня хватало забот, и синякам я как-то внимания не уделил.

Мы с Катей двинулись через квартал в сторону холмов.

— Что случилось? — серьёзно спросила она.

То, как быстро Катя раскусила моё состояние, оказалось совершенной неожиданностью. Я не готовился к такому разговору, а хотел просто поболтать о всяких пустяках. Но врать совершенно не хотелось, да и не было на это сил.