Татьяна Лебедева - Осень нелюбви

Я испуганно наблюдала за его передвижениями по комнате, ошалев от его крика. Вместо того чтобы встать, я еще больше вжалась в спинку кресла.

— Уходи! — он подлетел ко мне и своей огромной ручищей хотел поднять меня из кресла.

Я инстинктивно дернулась, как будто уклоняясь от удара. Он понял, что напугал меня, убрал руки и, чеканя слова, произнес:

— Даша, я прошу тебя, пожалуйста, поезжай домой!

Я не шевелилась. Он сделал шаг в сторону от кресла и показал на выход. Я встала, взяла свой плащ и вышла за дверь.

Я ехала домой со смешанным чувством горечи из-за того, что сделала ему больно, и удовлетворения от того, что он меня так сильно любил. Я снова прокручивала в мыслях его едкие слова. И он был не прав! От обиды он хотел унизить, оскорбить меня. Но, Рома, ты был несправедлив!

Я умею любить! Лет с двенадцати я чувствовала в себе огромную способность любить, моя душа разрывалась от переполняющего ее чувства. Я знала, что буду отдавать всю себя любимому человеку, я буду благодарна за каждую минуту рядом с ним, за каждое прикосновение и каждый взгляд! И я ждала, ждала этой встречи, любовь душила меня ночами, и я плакала от невозможности выплеснуть ее, подарить кому-то. Я писала стихи, танцевала, красила волосы — всё ради любви. Много лет. Просто, Рома, это оказался не ты! Я не виновата, что так получилось. Просто, это не ты! Прости!

Иллюзорный мир, стена… Сколько пафосных фраз! Рома, просто я интроверт, поэтому я замкнута в себе, я не люблю вести пустые разговоры на общие темы. Чем больше ты открываешь свой внутренний мир людям, для которых он не важен, тем сильней ты обесцениваешь себя и в их, и в своих глазах. И — нет, я не считаю себя умней других! Куда там! Я, наоборот, очень остро понимаю, как жалок мой интеллект. Зациклена на себе… Опять про эгоизм. Рома, может быть, совсем немного, чуть-чуть ты здесь прав. Видишь, я честно признаю свои недостатки и готова работать над ними! Я буду внимательней к другим. А «Серебряный век»… Ах, Рома, что бы ты в нем понимал! Вот ты, например, любишь водку, а я — «Серебряный век»!

* * *

Я поставила машину в гараж, закрыла его на ключ и пошла по темному холодному двору к дому. Было уже начало десятого. В темной глыбе многоэтажки, круглогодично обдуваемой со всех сторон ветрами, почти во всех окошках горел свет, — призрак того, что там кто-то ждет и любит. Едешь вечером по городу, смотришь на высотки, маленькие желтые квадратики, светящиеся на темном фоне, и думаешь, что каждый этот квадратик — это особая история, индивидуальная, непохожая на другие, жизнь. В каждом таком квадратике свой маленький мир с его мечтами и страстями, пространство, в котором живут несколько человек, называемые семьей, живут по своим законам и правилам. И чаще всего каждое такое желтое окошко — это отдельная семейная драма.

Дома пахло гречкой. Я включила свет в коридоре и стянула ботильоны. Мама в зале за чуть приоткрытой дверью смотрела телевизор. Судя по звукам, шел какой-то русский деревенский сериал. Мама их обожала.

— Кто там? — крикнула она.

— Мам, это я! Ну кто к тебе еще придет? — буркнула я в ответ.

Она промолчала, — и я прошла в свою комнату, мое маленькое убежище, где я могла уединиться и отдохнуть от людей. Мама называла мою комнату кельей: «Опять бежишь в свою келью прятаться? Иди лучше с людьми пообщайся, книгоедка!» Однако с книгами мне действительно было приятней. Комната моя, конечно, не была абсолютным убежищем, так как ставить замок на двери мне никто не разрешал. Мама могла в любой момент вторгнуться сюда, что она постоянно и делала, объяснять ей что-либо про личную территорию было бесполезно.

Пока я переодевалась, мама выключила телевизор и крикнула из коридора:

— Ты есть будешь?

— Да, — ответила я.

После бутербродов с чаем в обед я больше ничего не ела.

Она наложила мне в тарелку гречку и отварную куриную грудку. Она всегда готовила очень простую еду, — ту же, что и двадцать, и тридцать лет назад. Хорошо хоть не ту же, что ее мама, моя бабушка. Бабушкин кулеш из картошки и проса я не забуду никогда.

— Спасибо! — я взяла вилку и начала есть.

Мама не уходила, она стояла и смотрела на меня. Мне стало неловко и тревожно: она снова хочет поговорить со мной о чем-то «серьезном».

Начала она резко и сразу на повышенных тонах, видимо, заранее готовилась к моему приезду.

— У нас продукты заканчиваются! Масло подсолнечное в супермаркетах подорожало почти вдвое! Я уже не говорю о колбасе, сыре и мясе, скоро я перестану совсем их покупать! Ты хоть цены знаешь? Денег, что ты мне даешь, хватает на два раза в магазин сходить! Ты смотришь чеки, я каждый раз тебе на столе оставляю? Не смотришь, да?