Татьяна Лебедева - Осень нелюбви

Несколько лет назад моя мама по болезни была вынуждена преждевременно уйти на пенсию. Года три, когда я еще не работала, а только училась в институте, мы даже жили на ее пенсионное пособие и мою стипендию. Это были очень тяжелые времена, когда мы перебивались с картошки на макароны, а от самого дешевого «Семейного» шампуня в литровой упаковке у меня сыпалась перхоть. Теперь, когда я работала, я каждый месяц давала ей деньги на продукты.

Сейчас я слишком устала и молчала. Я ненавидела ее манеру начинать разговор с крика и упреков. Ну почему же нельзя спокойно и по-человечески со мной разговаривать? Я ведь не идиотка, не глухая, я и так все понимаю и слышу.

— Я тебе сейчас принесу покажу квитанции за газ и за свет! Ты ж даже не знаешь, сколько я плачу каждый месяц! А тарифы все растут и растут! Ты меня хоть слышишь?! Я с тобой разговариваю!

— Мам, умоляю тебя, не кричи. Можно я спокойно поем? — я честно пыталась держать себя в руках.

Но мама целый день накручивала себя для этого разговора. Ей очень хотелось доказать мне, что я не права, хотелось выплеснуть все, что у нее накопилось. И я молчала, пережевывала гречку и ждала, когда она исчерпает свои запасы ругани.

— Кого я родила? Не дочь, а изверг! Даже разговаривать со мной не хочет! Да придись ты на моего отца и мать — давно б за волосы оттаскали! Слова пикнуть не смела б! Ни любви у нее, ни нежности, только машину свою день и ночь намывает! Я целыми днями лежу больная, жду ее с работы, а она придет и молчит, как зверь, хоть бы когда слово от нее доброе услышала!

Подобные истерики у нее случались часто. Поводы бывали разные: я не помогла по дому, я оделась, как проститутка, я устроилась не на ту работу, я захотела купить машину, на которой скоро разобьюсь, и, как сегодня, — я даю мало денег. По-видимому, я была самой ужасной дочерью в мире.

Сейчас она завелась не на шутку. Может быть, в течение дня произошло еще что-то, что испортило ей настроение? Но после разговора с Ромой у меня не было сил даже расспросить ее, что случилось. Хотелось только одного: закрыться у себя в комнате от ее криков, от всего мира и лежать на кровати, уставившись в потолок.

Мама не унималась. Она пустила в ход тяжелую артиллерию — психологический шантаж. Применяла она его достаточно часто, но, несмотря на это, он до сих пор действовал на меня.

— О, Господи! Когда же ты заберешь меня отсюда? — она начала причитать и плакать, растирая слезы по щекам. — Не могу больше жить! Забери, прошу, чтоб я не мучилась! Это не жизнь, это кара! За что Ты так наказал меня?! Растила как ребенка, воспитывала, а выросла сволочь! Пусть посмотрит, как жить без меня! Чтоб локти себе кусала! — она поднимала рукава халата, оголяя локти и показывала, как я должна их кусать.

Больше я не выдержала. Еще чуть-чуть, и я бы сама начала вопить на весь дом. Я достала из сумки кошелек и подошла к ней. Она глотала успокоительные таблетки. Хотелось выть от тоски и тоже глотать ее таблетки.

— Сколько денег надо?

— Пошла вон со своими деньгами!

— Тысяча, две?

— Убирайся с глаз моих! — она в истерике затопала ногами.

Я попыталась положить две пятисотрублевые банкноты на стол, она швырнула ими в меня. День сегодня не задался. Так и хотелось крикнуть в ответ: «Прекрати издеваться надо мной! Ты думаешь, мне легко? Думаешь, мне не хочется орать и крушить все вокруг? Зачем ты оскорбляешь меня? Чего тебе от меня нужно? Понимания? А ты меня хоть раз поняла?»

Но я молчу, потому что моя мама психически нездорова. После смерти папы десять лет назад у нее случился нервный срыв, так что ей даже пришлось лечь в клинику. С тех пор ее преследует постоянная тревога, часто она не дает ей спать, мама ходит по ночам от окна к окну и пьет успокоительное. Она видит мир в темных красках, у нее бывают приступы удушья от страха перед будущим. Во всем и везде мама видит подвох, жизнь представляется ей сплошным страданием и болью. Она очень пессимистично настроена и по поводу моей дальнейшей судьбы, она не верит, что у меня что-то получится: создать счастливую семью, заработать денег. Она не верит в меня. Ее любовь и забота обо мне выливаются в крик и оскорбления. И я ничего не могу с этим поделать.

Я очень хочу не обижаться на нее. Я постоянно напоминаю себе, что она не виновата, это ее болезнь заставляет ее срываться на меня как на единственного близкого ей человека. И я вроде бы прощаю. Но как только она оскорбляет меня снова, все самые тяжелые воспоминания вихрем взвиваются в моей памяти, и я снова переживаю моменты унижения, и опять злюсь. Порой ей даже не надо в очередной раз кричать на меня, я просто хватаюсь за какую-то мелочь, внезапно всплывшую из глубин моего сознания, — и сама накручиваю себя. Наверное, у меня проблемы с прощением.