Иван Алексеев - Светлые истории

— В этом домике и на самом первом источнике, в светлом лесу.

— Да? А мне кажется, что вода всюду одинакова, — сказал Дима с грустью. — Видишь, как я. Не разбираю. Не дано.

Долго он не расстраивался, опять побежал купаться, — когда только успел нагрешить? Ирина улыбнулась, подумав, что если он успел нагрешить, то в своих тайных желаниях.

Возвращались они в город засветло, как Дима и обещал накануне. Вчерашней грусти не было. Была легкая усталость, заторможенность мыслей и желание помолчать. В проигрывателе тихонько мурлыкали про любовь итальянцы. Мимо проплывали леса, деревни, поля, и снова леса и леса, сосновые и еловые, березняки и осинники, редкие и дремучие, сухие и влажные, — молчаливое богатство русской земли.

— Ты зря меня приучаешь кататься, — сказала Ирина, когда ей надоело молчать. — Я привыкну к баловству и буду мучить мужа глупыми требованиями.

— Разве он тебя не возит?

— У нас в семье не принято кататься просто так. Зря катать деньги. Зачем? И потом, мы бережем машину. Нам пока не купить другую, если что. У всех ведь разные доходы. У нас они очень маленькие. Тебе даже сложно представить, насколько.

— Мой отец тоже считал, что все это баловство, — захотелось ей договорить. — Ни к чему. Он никогда никого специально не возил. Не хотел баловать. Маму тоже. Даже подвозил нас всегда неохотно.

Дима пожал плечами. Пусть удивляется. Ирина подумала, что не выдала ему семейных тайн. Просто она хотела сказать, что каждый человек в одних и тех же обстоятельствах поступает по-своему. Так, как ему представляется правильно. И это не хорошо и не плохо, а то, из чего складывается жизнь.

— На дачу завтра не собираешься? — спросил Дима.

— Не хочу. Меня туда тянет весной, когда посадки. А когда проходит клубника, тяга заканчивается. Пусть мама одна едет. У нее все разные придумки, надоело слушать. Она теперь придумала красить сарай. Отец его ставил без фундамента, все нижние доски сгнили. Антон говорит, что сарай надо поднимать, а лучше сносить и строить другой. А она купила краски. Сама покрасить не может, надеется на нас. Я сказала, что не полезу, боюсь. «Пусть Антон приедет». Ну да, ему осталось еще только навернуться с крыши. «Ему некогда, он дом строит». «Пусть тогда Андрей». Нет, ты представляешь? Из-за гнилого сарая готова угробить единственного внука!

— Тогда завтра едем на шашлыки. Ты не очень привередлива в плане мяса? — спросил Третьяков. — Просто я покупаю в магазине уже замоченное мясо, так и дешевле, и не надо возиться.

— Главное, чтобы оно не пахло боровком. Не переношу запаха мужика, — рассмеялась женщина. — В остальном я очень непривередливая. С детства ем все, что дают.

С Ириной происходило что-то странное. Еще неделю назад она и в страшном сне не могла бы подумать, что сможет ездить по лесам с мужчиной. Отдыхать, купаться, соглашаться на шашлыки. И что это ей будет нравиться. Куда только делось внушенное непоколебимое убеждение в том, что замужней женщине каждую минуту везде и всюду должно быть интересно с мужем. Она так всегда и старалась поступать. Но что она может сделать, если устала? Если ей неинтересно? Может себя обманывать, конечно. Она этим и занимается много лет. Она бы и дальше этим занималась, если бы не Дима.

Что Дима за человек? Он ведет себя так, как будто ему от нее ничего не надо. Но ведь так не бывает. Она еще не очень старая. И у нее есть то, что надо мужчине. Она не очень красива, конечно, но если бы она не нравилась Диме, разве он уделял бы ей столько внимания?

Последнее время она думала о Диме столько, сколько когда-то давно думала о будущем муже. И что для нее было самым удивительным, с мыслями о Диме она стала больше думать и об Антоне. Еще недавно она переживала, что стала для своих мужчин домовиком, необходимым кухонным приложением и, вдобавок, источником средств для выживания семьи. И от этих мыслей внутри нее наступало такое опустошение, что она почти потеряла свою суть. Она была как автомат, выполняющий заученную программу. И хотя она обижалась на Антона за все, что он должен был делать, как мужчина, а не делал, — а, в глубине души, за то, что за своими болезнями и неумением заработать он потерял к ней интерес, как к женщине, и она в ответ устала от него, — теперь, после приближения к Третьякову, она начинала понимать, что в не озвученном разладе с мужем есть доля ее вины.

С Димой ей было легче. Почему? Когда она начала встречаться с Антоном, симпатия ее к нему была побольше, чем нынешняя симпатия к Диме. Куда все ушло? Почему с Антоном все так сложно? Почему ей легко с Димой? Даже дышится по-другому, когда он рядом, полной грудью. Почти как в лесу, куда он ее возит. И почему Дима тоже тянется к ней? Тоже симпатия? Если и есть, то не такая уж и сильная. Она видела посильнее. Остается одно: они не мешают друг другу своей жизнью и своими интересами, а наоборот, поддерживают интересы другого, сопереживают за них, сочувствуют случающимся неудачам.