Иван Алексеев - Светлые истории

Иногда он спрашивал: как и когда развитие народов в Советском Союзе споткнулось о стремление обернуться в толпы? Когда началось это обратное движение от самодостаточности к иждивенчеству? И была ли дружба народов, о которой говорилось так много?

Себе он отвечал, что народам было дружить легко, когда они жили примерно одинаково и беднее системообразующего народа, искренне помогающего им встроиться в общее хозяйство. Но вот когда отдельные нации, поработав в общем хозяйстве, становились богаче других, то они забывали и о помощи, и о бедных родственниках, принимаясь исторически и культурно обосновывать свои исключительные права на лучшую жизнь. Только на этом зиждется прибалтийское высокомерие, кавказская заносчивость, среднеазиатское байство и украинская гордость, проявлявшиеся в отношении к русским и русскому уже и в советские времена и расцветшие всеми цветами радуги, когда деньги победили советскую идеологию, и интернацизм, переставший прятаться под оберткой интернационализма, растолковал всем желающим, как проще и быстрее всего примкнуть к тучным стадам, которые пасут для своей пользы так называемые высококультурные нации.

Про толпы и народы, про революции, всегда начинающиеся с призывов жить по совести и справедливости и заканчивающиеся диктатурами, про десять лет, за которые из революционной толпы можно создать нацистское государство, как было в Германии, как повторяется на Украине и может случиться в России, про историю, которая не учит, а только наказывает за невыученные уроки — про все это Прянишников прочитал в книгах авторского коллектива альтернативной концепции управления обществом 7 7 Внутренний предиктор СССР . Уровень коллективного творчества мудрых людей шел в русле размышлений Прянишникова, но был выше на порядок. Читая их тексты, он чувствовал себя любителем перед профессионалами, но быстро догонял, учился наделять мучившие его образы точными определениями и вводить их в круг своих понятий.

Он соглашался с тем, что эгоизм и индивидуализм правят пока миром, потому что жить настоящим и управлять с короткой памятью, не задумываясь о надмирном, на первый взгляд кажется проще. Проходимцы, приспособленцы, вруны и обманщики поэтому всегда лучше устраиваются на коротких жизненных дистанциях, давая всем не задумывающимся наглядный пример легкой жизни.

При этом умные и хитрые проходимцы знают предел попущения злу и не переступают его. Они неявные душегубы. Они только создают условия для убийства. Убивают другие, неумные.

Вот нынешние правители Украины полагают себя умными и изворачиваются изо всех сил, а западные партнеры успокаивают их в том, что все хорошо, и что они не перешли черту, как и бывает всегда в отношениях между умными и только кажущимися таковыми.

Примерно так думал Прянишников о системе управления силой страха и обманом, которая в последнее время все чаще перестала приносить нужный властителям результат, и о вероятном крахе цивилизации, поставившей принципы эгоизма и индивидуализма выше любви.

«Есть только одна великая и преображающая сила — любовь», — получится ли у нашей цивилизации овладеть этой силой раньше, чем все полетит в пропасть?

Почти задремавший под стук колес Прянишников встрепенулся и взял со столика электронную книжку, чтобы перечитать народную мудрость, собранную Внутренним предиктором:

Заставить бы правителей читать эти слова по утрам и перед сном, как молитву, авось поумнеют! Прянишников усмехнулся на само собой выскочившее русское «авось» — значит, не поумнеют.

А хохлы и читать, пожалуй, не будут. Зачем им? Свой выбор они сделали. Решили, что уж если мериться деньгами, то без русских сомнений и стыдливости. Вот и полезли из всех щелей господские замашки сформировавшейся лакейской психологии. И ведь не властители заболели, а те, кто мнит себя народом. Решают, кто им брат, а кто нет. Выбирают себе мать и родину почище. Запутались, где кончается реальность и начинается мир, в котором исполнена заглавная мечта толпы — запасти в хате, которая «с краю», дармовые «бочки варенья и коробки печенья», которые сработают для них ни на что другое не способные примитивные существа, только формально называющиеся людьми.