Татьяна Лебедева - Бандеровка

Киевляне не хотели верить, что Крым желает присоединиться к России. Они плакали над новостями об украинских военных, которые пели песни в ответ на угрозы «зеленых человечков». Читали, что Черноморский флот РФ блокировал корабли их страны и что был дан приказ не начинать огонь: в открытом военном конфликте у Украины не было шансов, ее бы просто раздавили. Украинцы чувствовали себя беззащитными школьниками рядом со старшеклассником-переростком. Опять начали гулять старинные украинские поговорки: «Від чорта відхрестишся, а від москаля не відхрестишся, не відмолишся», «В России две проблемы — дураки и дороги, в Украине три — дураки, дороги и Россия».

— По Будапештскому меморандуму наша страна отказалась от ядерного оружия в обмен на гарантию ее территориальной целостности. Странами-гарантами были: США, Великобритания и Россия! Понимаешь, Россия!

Богдана была в отчаянии.

— Они окрестили нас всех фашистами и бандеровцами, даже не разобравшись, — возмущалась она. — Мы «коричневая чума», потому что хотим европейское правовое государство и больше не хотим идти в ногу с Россией. Знаешь, как писал Ремарк: «Любой диктатор начинает свою деятельность с того, что упрощает все понятия». Из нас сделали пугало, обозвав одним словом, которое для всех славян, да и вообще для всего мира, означает самые бесчеловечные ужасы! А они молодцы! Хорошо у них маркетологи работают! Лучшие головы России!

Богдана плакала и злилась от обиды и бессилия. И когда ей неожиданно позвонил Костя, друг Васи, дизайнер, и предложил стать лицом новой серии футболок, она снова почувствовала, что может хоть что-то сделать, и со свойственной ей энергией схватилась за эту идею. Костя предложил ей сфотографироваться для принта в образе бандеровки, в украинской одежде черно-красных цветов.

— Я хочу посвятить это памяти моего друга. Его героическую смерть хотят сравнять с землей, — дрожал в трубке Костин голос. — Он не был ни фашистом, ни бандеровцем, но если надо было воспользоваться кулаком или послать кого-то на три буквы, он делал это, не боясь. Так что покажем фак этим ублюдкам-завоевателям!

— Раз уж вы называете нас бандеровцами, — нервно смеялась Богдана, — Тогда получайте! Мы станем бандеровцами!

И она сфотографировалась. Кроме того, они с Костей нарисовали еще один принт — изображение Степана Бандеры, и тоже напечатали его на футболках. Богдана носила эти футболки и активно рекламировала в своих аккаунтах в Фейсбук и Вконтакте.

— Моя жена — экстремистка! — вздыхал Саша.

— Экстремисты — не мы! Экстремисты — те, кто вторгается на чужую территорию, вводит войска и незаконно устраивает референдумы!

— Но и око за око тоже не выход, Богдана, — увещевал ее Саша. — Ты провоцируешь, а они воспринимают всерьез.

— Да пусть воспринимают, как хотят! Куда уж дальше: рассказывать, что мы тут москалей на деревьях распинаем и чуть ли не заживо едим! Они сами провоцирую население России куда больше, чем я!

Назревала первая семейная ссора.

— Ты в своей горячке совсем не думаешь о последствиях! А завтра какой-нибудь идиот встретит тебя на улице в этой футболке, а меня не будет рядом, а?

— Да и что мне теперь, — бояться их? — срывалась на крик Богдана.

Саша повернулся и вышел на балкон, чтоб успокоиться. Город светился маленькими огоньками. В окне напротив кто-то курил, мелькая красным пятнышком в темноте. Внизу у подъезда смеялась девушка. Все так же, как в любой мирной стране. Богдана тоже вышла на балкон.

— Может быть, ты и прав, и я действительно взбалмошная и импульсивная, — она обняла его сзади за талию и прижалась к плечу. — Не злись на меня.

— А я и не злюсь. Я волнуюсь.

— И не волнуйся.

— Ты мой самый близкий человек, как же я могу не бояться за тебя?

— А ты мой, самый близкий и родной, — и она счастливо засмеялась на весь двор переливчатым хрустальным смехом.

Богдана решила съездить в Крым. Она не верила новостям. Ей нужно было лично убедиться, что крымчане предали страну, в которой родились. Саша не отпустил ее одну. Он взял отпуск на работе, и они поехали вместе.

На перешейке с континентом, под Джанкоем, поезд стоял уже шестой час. Они парились в плацкартном вагоне, пропахшем сыростью и старым постельным бельем. Замурованные окна не пропускали свежий воздух. Выходить тоже не разрешалось: вот-вот ожидали российских пограничников. Оставалось только сидеть и слушать разговоры в своем и соседних купе.