Таня Д Дэвис - Полёт фантазии, фантазии в полёте

— Ну, я думаю, если уж так все получилось, это можно будет организовать. Если, конечно, ты будешь вести себя разумно и не станешь навязываться девочке в отцы. Статус «английский друг папы и мамы» тебя устроит? Если да, то вот тебе контакты Влада, позвони, договорись с ним. Тем более Танюша обычно один летний месяц проводит в Англии, в языковом лагере, сможешь ее навещать.

— Почему я должен обсуждать это с твоим мужем?

— Во-первых, он мне доверяет, и я не хочу, чтобы он думал, что я что-то с тобой обсуждаю за его спиной, во-вторых, Влад умеет решать такие вопросы быстро и деликатно.

— Это как? Пристрелит?

— Ну, зачем же так сразу, — засмеялась Таня, — хотя Влад может. Вы просто договоритесь. Ну, кажется, все обсудили, пока, меня муж с детьми ждет.

Вот так, Дэвид. Молчишь? А что еще можно сказать? Что все эти годы, приезжая в Москву, он тайно надеялся встретить Таню, чтобы просто увидеть и поговорить? Что те сентябрьские дни в Торки и Лондоне были самыми лучшими в его жизни? Что он безмерно благодарен Тане за дочь и очень надеется все-таки хоть изредка ее видеть, и что в его упорядоченной жизни уже давно не звучит нежное адажио из моцартовской «Фантазии ре минор»?

Но Дэвид промолчал, он просто смотрел на стоящую перед ним успешную, уверенную в себе женщину и пытался разглядеть в ней ту удивительную романтичную Белоснежку образца 2005 года. Таня тоже оценивала изменения, произошедшие с ее английским пиратом. Загорелый, ухоженный, пшеничные волосы коротко подстрижены, что совершенно уничтожило прежнее так нравившееся ей сходство с пиратом. Строгий деловой костюм довершил превращение бывшего пирата в типичного английского бизнесмена, каких много можно встретить в деловом центре Лондона. Только глаза все такие же: необыкновенно чистого серого цвета, как то английское море возле Торки.

— Подстригся, и больше не похож на пирата, — сказала Таня.

«А Белоснежка превратилась в злую волшебницу, которая спрятала от меня родную дочь», — подумал, но не произнес вслух Дэвид. Ну, все, лимит времени, отпущенный ее мужем, исчерпан.

— Пока, Таня.

— До свиданья, Дэвид. Кстати, спасибо тебе.

— Спасибо? За что?

— За Моцарта, за ту волшебную «Фантазию ре минор».

— Знаешь, с тех пор я не могу больше ее слушать.

— Потому что она о том, что может быть, но никогда не будет, и что могло бы случиться, но никогда не произойдет?

— Да.

— Зря, что не слушал. Там есть еще о том, что все происходит так, как и должно произойти, и это надо просто принять.

— Принять со светлой печалью?

«Боже, он все помнит, все чувствует именно так, как чувствую я, I feel you, and I know that you feel me. Мы как будто по-прежнему на одной волне, но не судьба, не судьба», — подумала Таня. «I feel both sadness and sorrow», как Дэвид сказал тогда, провожая ее в аэропорту Хитроу. Как раз то, что она почему-то испытывала сейчас.

— Именно так, Дэвид, со светлой печалью. Пока.

(Новелла «Моцарт. Фантазия ре минор» — часть «Англо-русского романа», который можно прочитать полностью на сайте https://ridero.ru/books/anglo-russkii_roman/)

В детстве я ненавидела две вещи — английский язык и печенье. Причина проста — дети обычно терпеть не могут то, что в них пытаются запихнуть силой, а именно так было со мной. Печенье пихала в меня мама, а английский — моя замечательная бабушка, которая преподавала в одном нижегородском (тогда горьковском) институте. А поскольку в те далекие годы к аутентичной звучащей английской речи доступ был весьма ограничен, а если точнее, то из-за отсутствия современных технических средств его практически не было, то можете представить, что это был за «английский».

Особенно мне запомнился самоучитель английского языка 1891 года, который каким-то чудом оказался в бабушкиных руках, и она с гордостью утверждала, что именно по нему изучал язык Владимир Ильич Ленин. Английское произношение там передавалось русскими буквами, например, «his hand» следовало произносить как «гыз гэнд». А когда я видела, как неестественно растягивается бабушкин рот, когда она демонстрировала мне произношение английских гласных номер два и четыре, то я просто покатывалась со смеху.

Нелюбовь одномоментно превратилась в любовь, когда в 12 лет наша семья переехала в Москву и по радиоприемнику «Эстония» я случайно поймала чудом прорвавшуюся сквозь советские глушилки музыкальную программу «Би-би-си», в которой впервые услышала знаменитую песню Фрэнка Синатры «Strangers in the Night».