Юрий Поляков - Веселая жизнь, или Секс в СССР

– Ах, Георгий, это вы? – воскликнула она, как спросонья. – Я и не знала, что вы собираетесь в Переделкино…

– Я и сам не знал. Так получилось. Позвонили из Литфонда.

– Ну, вот и хорошо! Мы теперь сможем без помех поговорить.

– Поговорим. А что вы читаете? – полюбопытствовал я, ведь встретить писателя с книгой – случай редкий.

– Вот! – Она показала обложку. – Ах, какая проза, какой язык! Послушайте, если есть минутка. – Капа поискала глазами заветное место. – Ага, вот: «…Он не выдержал, торчком занозил косье в землю, на ходу стаскивая мокрую липучую рубаху, побрел к недалекой горушке, из-под которой, таясь в лопушистом копытнике, бил светлый бормотун-ключик. Разгорнув лопушье и припав на четвереньки, Касьян то принимался хватать обжигающую струйку, упруго хлеставшую из травяной дудочки, из обрезка борщевня, то подставляя под нее шершавое, в рыжеватой поросли лицо…» Правда же, хорошо?

– Духмяно! – согласился я, понимая, что опаздываю на обед, а желудочный сок под действием водки забил в желудке, что твой «бормотун-ключик».

– Я позвонила Виталию, – таинственно сообщила она. – Он приедет. Нам надо выработать решение.

– Мы же вроде в понедельник собирались…

– Надо сначала все обсудить без Флагелянского и Борозды.

– Ну, хорошо, Капитолина Петровна, обсудим.

– Георгий Михайлович, мы не имеем права отдать им Ковригина!

– Не имеем.

– История нас не простит.

– Не простит.

– На вас вся надежда!

– Почему на меня? – вздрогнул я, ощутив, как простуда, потесненная водкой, снова набросилась на организм.

– Как почему? Вы же председатель комиссии.

– Ну, да, я… Пойду пообедаю, а то столовую закроют.

Столовая была безвидна и пуста, если не считать двух официанток – Тоню и Лиду, убиравших грязную посуду. Да еще в углу усталый Лева Краскин скорбно пил компот. Рядом сидела та самая скуластая брюнетка с темным пушком над верхней губой. Она катала по скатерти хлебный шарик и с тоской смотрела в окно. Жену или подругу, приехавшую навестить писателя, разрешалось водить в столовую, оплатив питание в бухгалтерии. Но скупой Лева обычно договаривался с теми постояльцами, которые в тот день уезжали по делам в Москву, и угощал своих гостий бесплатно.

– С прибытием! – улыбнулась золотом зубом Тоня, ставя передо мной витаминный салат и тарелку фиолетового борща с плевком сметаны посередке. – Пампушки кончились, а чеснок – где обычно.

– Спасибо, не хочется, – отказался я, учитывая завтрашнее свидание с Летой.

– Зря. Вирус по дому гуляет. Доризо водку только чесноком закусывает.

– Да, меня тоже что-то с утра плющит.

– Перцовка с медом помогает.

Я намазал черный хлеб горчицей, поклевал салат и похлебал борщ, отдававший уксусом. Глотать было больно. За едой я думал параллельно о вещах, на первый взгляд несовместных: о скорой встрече с Летой, о предстоящем исключении Ковригина, о солнечной Италии и о том, как скоро, если мы разведемся, моя жена снова выйдет замуж. Туманные образы женской новизны, грядущее поругание классика, полуоткопанные Помпеи и волосатый торс будущего Нининого избранника сливались и перепутывались в моем сознании, как дымы из четырех стоящих рядом заводских труб.

На второе Тоня принесла вечные макароны по-флотски. Я ел, размышляя теперь о том, что тоже люблю русский язык, но без «борщевней» и «лопушья»; потом мои мысли, покрутившись вокруг Леты, воротились к жене. «Интересно, скоро она начнет меня искать? Долго будет выдерживать характер?» В самом начале нашего брака Нина могла из-за невыполненного семейного задания не разговаривать со мной неделю, а то и две. Разумеется, ни о какой роскоши телесного общения речь не шла: на все мои подползновения она отзывалась брезгливым гневом, точно я склонял ее к измене Родине. Дисциплинарное охлаждение могло длиться долго. Кстати, наша свадьба едва не расстроилась из-за дурацкой ссоры в салоне для новобрачных, куда пускали по талонам, которые вручались в загсах при подаче заявления. Помню, мы сцепились из-за толщины обручальных колец: я хотел для себя как можно тоньше, экономя свадебный бюджет. Нину это почему-то задело: «Ага, хочешь, чтобы твое кольцо не замечали, вроде как ты холостой, а на меня в метро смотрели и знали, чем я ночью занималась! Вот ты, значит, какой! Мама предупреждала…» Мы разругались, прекратили ежедневные встречи и выдерживали характер до последнего. Никто не желал сдаваться и звонить первым, а день регистрации приближался. Я сидел у телефона, страдал, изнывал и ждал, понимая: если дам сейчас слабину, потом уже не отыграюсь, попав под каблук. «Правильно! – поддерживал отец, приняв свои послетрудовые триста грамм. – Гнутый хер стране не нужен!» – «Что ты мелешь, пьяный черт! – возмущалась мать. – Уступи, сынок, будь мужчиной!» Едва тренькал аппарат, я срывал трубку, но звонили званые родственники и друзья, интересуясь, что подарить молодой семье или лучше все-таки отдать деньгами. Наконец я услышал в мембране родное «алло» и задохнулся от счастья: «Нина! Ты…» «Перезвони!» – холодно произнесла она и бросила трубку. Я тут же перезвонил – и мы поженились…