Рубен Гальего - Вечный гость

Первый шаг в цепочке разделения свой-чужой-враг – самый сложный. Убедить себя и других в том, что они – чужие, очень непросто. Второй шаг гораздо легче. Убедить толпу в том, что чужие – враги, уже легче.

Но до разделения живых людей на своих и чужих, до кровопролития и тотальной вражды всегда и везде следует отрицание очевидной истины, что тот, другой – такой же человек, как и ты сам.

Мы все – другие. Мы отличаемся друг от друга. Мы все хотим дышать и видеть солнце. Это банально и общеизвестно.

Пугает не разделение людей. Я боюсь, искренне боюсь, именно компьютерной скорости такого разделения. Уже не надо брать кисть в руки и перекрашивать мундиры на картине. Не надо сносить монументы и воздвигать новые. Не надо переписывать учебники и даже почти нет необходимости жечь книги. Достаточно сменить картинку на телевизионном экране, достаточно поставить иную подпись под фигуркой человека. Достаточно нажать кнопку на компьютере. Просто нажать кнопку.

Исключенные. Не включенные в группы. Не попавшие в списки, очереди, реестры, официальные и неофициальные документы с правом на.

Не участвующие в открытых и закрытых обществах, не состоящие в клубах, не принадлежащие ни к чему.

Человек так устроен – хочется быть или прикидываться частью чего-либо большего, чем ты есть сам по себе. Человек – социальное животное. Если ты часть движения, нации, общего дела и общего блага, жизнь не кажется столь тоскливой и мерзкой. Общая лампочка светит всем. Внутри клана и круга всем тепло и уютно. И тебе тепло и уютно.

Человеку нужен другой человек. Просто так. Ни за чем и ни для чего. Человек. Робинзону нужен Пятница, Пятнице нужен Робинзон. Адам не смог без Евы, Ева смогла бы, наверное, и без Адама, но ей, скорее всего, стало бы скучно.

Караван. Мишель Петруччиани играет музыку. Хочется представить себе караван. Не буду. Скучно. Скучно думать о заднице впереди идущего верблюда. Пусть музыка останется такой, как она есть, а я представлю себе толпу. Радостную, куда-то спешащую толпу. Может быть, эти люди идут на праздник. Им хорошо и весело вместе. Это хорошие люди, и они идут в хорошем направлении.

Они идут с ощущением сопричастности в полезном и нужном направлении, а кого-то не взяли. Не взяли по глупой, поверхностной причине: цвету кожи, иностранному акценту, форме носа, количеству рук, ног, глаз и ушей. А может быть, по одной и очень важной, всеми признаваемой и уважаемой, самой главной из наиглавнейших причин: отсутствию денег. Неважно. Не взяли, и все.

Одного не приняли в гольф-клуб. Трагедия. Без иронии и насмешки. На самом деле трагедия. Очень трудно попасть в гольф-клуб. Другого уволили с работы. Страшно потерять работу. Очень страшно. Страшно жить без денег.

Но. По большому счету и в конечном итоге все не принятые и исключенные делятся на две неравноценные категории. На живых и мертвых. Можно найти и другую работу, в конце концов. Другой гольф-клуб.

Мертвым и обреченным на смерть уже не поможешь. Мертвые исключены из самого главного списка. Списка живых.

Живые, исключенные без конкурсов и жюри, непосредственно переходят в категорию выживших.

Что остается выжившему? Часто – ничего. Ну, выжил ты, а что дальше? Иногда, очень редко, если сильно повезет, остается играть на рояле, петь и плясать на потеху публике.

Издавать журнал.

Писать статьи.

Жить.

Они – там, мы – здесь. Они наказаны. Наказаны нами. Наказание сурово, на то оно и наказание. Суть наказания – изоляция. Лишение свободы. Лишение свободы само по себе страшное, очень страшное наказание. Никто и никогда не определит оптимальные сроки изоляции человека от общества. Наказание никогда не бывает достаточным, никогда не бывает чрезмерным. Парадокс. Мы почти уверены, что знаем, как надо наказывать. Почти все согласны, что за убийство надо изолировать человека от общества навсегда, а за кражу курицы – штрафовать или давать минимальный срок. Но между убийством и кражей курицы – непреодолимая пропасть. Обширное неизвестное пространство. Какой срок считать соразмерным и действенным для наказания? Неизвестно. Достоверно одно: первые шесть месяцев в тюрьме – самые тяжелые. Шесть месяцев тюрьмы – наказание, все, что больше, – изоляция. Первые шесть месяцев заключения человек думает. Потом думать перестает. Потом привыкает.

Тюрьма – страшная вещь. Но хуже тюрьмы пока ничего не придумали. Когда придумают хуже – тюрьмы отменят за ненадобностью. Пока есть необходимость изолировать часть общества от другой части, надо строить тюрьмы. Надо строить больше тюрем. Придется. И в этих новых тюрьмах придется смягчать условия содержания.