Амита Траси - Небо цвета надежды

Слова скатывались с моего языка, как камушки с горы, – они падали, но ноша от этого легче не становилась. Эндрю замер и молча смотрел на меня, словно стараясь разглядеть на моем лице печаль.

– Мадам мало кому разрешает иметь детей. Беременных она терпеть не может. Это мешает работе. Но порой бывает уже поздно, поэтому здесь и дети живут, а потом они вырастают и им тоже находится работа.

– И сколько ты пробыла в больнице?

– Несколько дней. Иногда беременности не избежать, хоть мы и соблюдаем осторожность. Так что аборты здесь делают почти все. Но в тот раз я чуть жизнью не поплатилась. Обычно они приглашают акушерку, та делает аборт, потом ты день отдыхаешь, а после возвращаешься к работе. Вот только если на дереве, в одном и том же месте, делать насечку, то рано или поздно дерево упадет. Наверное, тело мое не выдержало, а акушерка перепугалась, и меня отвезли в больницу.

Не стану врать – мысли о смерти часто посещали меня. Когда они затолкали меня в машину, а позже переложили на носилки и внесли в темноватую больничную приемную, когда я увидела над собою лица медсестер, то испугалась, что это конец. Я больше никогда не увижу ни Тару, ни ее папу. К тому времени я уже успела себя убедить, что отыскать их мне не суждено. Однако, оказавшись в точке невозврата, я осознала, что именно это – моя сокровенная мечта и что надо постараться выжить хотя бы ради нее.

На следующий день, когда мрак рассеялся, я увидела рядом со своей кроватью Сильвию с букетом красных и желтых роз. Подруг в борделе у меня почти не осталось: вздумай я опять сбежать – и девушкам пришлось бы несладко. Лишь Сильвии хватило храбрости навестить меня – она понимала, каким мучительным бывает одиночество.

– Как только тебя увезли, такой ливень начался, – сказала она, положив букет возле кровати.

Я посмотрела на осевший на окно туман, вдохнула сырость дождя и взглянула на Сильвию, умело скрывавшую жалость.

Когда я взяла Сильвию за руку, она разрыдалась и оттолкнула меня.

– Ты нас так напугала! – сказала она, усаживаясь возле кровати.

Я делано засмеялась:

– Я-то думала, обо мне и скучать никто не станет.

Сильвия усмехнулась и опять заплакала. Жаль, что я не успела сказать ей, какую радость испытала, оттого что она была рядом.

Когда я вернулась, Сильвия помогла мне подняться по темной лестнице, а наверху меня уже ждала Мадам, громогласно сетуя на то, что я столько провалялась в больнице.

– Постарайся-ка больше меня не дергать! За твое лечение я выложила немало. Устанешь отрабатывать.

Эндрю слушал молча, делая пометки в блокноте. Всего за несколько месяцев до этого Эндрю наверняка решил бы обратиться в полицию, но теперь он уже слишком многое увидел и услышал. Он признался, что тайком жаловался социальным работникам и полиции, – и действительно, полицейские устраивали еще несколько облав, но, как обычно, без толку. Мадам считала Эндрю обычным клиентом-иностранцем, и даже заподозри она, что он журналист, едва ли встревожилась бы. Бордель был ее крепостью.

Прощаясь, Эндрю бросил последний взгляд на принесенный им букет цветов; по его лицу я поняла, что с него хватит и что теперь мы его долго не увидим. Пройдут годы, прежде чем он вернется, думала я. Проводив его, я вспомнила слова Сильвии, сказанные в тот день, когда я возвратилась из больницы. Дескать, Мадам не стала бы платить за мое лечение, не говори я по-английски. Оказывается, это привлекало сюда иностранцев.

– К тому же, – добавила Сильвия, – ты такая красотка, что успела прославиться. Впрочем, только из-за этого Мадам вряд ли раскошелилась бы. В прошлом году то же самое случилось с Линой, и Мадам бросила ее умирать… Тебе повезло, Мукта. Благодари за это судьбу.

Я и благодарила.

Впоследствии я соблюдала осторожность и попросила Сильвию достать мне противозачаточные таблетки. Впрочем, я их и прежде принимала, но таблетки либо оказывались поддельными, либо просто не срабатывали, поэтому аборт оставался единственным выходом. Женщине нелегко бывает оборвать жизнь, не дав ей возможности расцвести. Порой я размышляла об этих искорках жизни, покинувших меня. Я смотрела на играющих во дворе борделя детей, и пустота внутри меня росла, а боль из чрева добиралась до сердца. Как я скучала по ним – этим крохотным существам, которые могли бы говорить, у которых были бы маленькие ручки и ножки и которые улыбались бы, позволь я им родиться на свет. Я думала об этом, и во мне крепло желание родить ребенка – если я вообще когда-нибудь забеременею.