Амита Траси - Небо цвета надежды

– Я пожалуюсь отцу и скажу, что вы не стали нам помогать, – повторила я.

– Да твой отец вообще не знает, что ты существуешь, – рассмеялся он.

– А вот и неправда. Мы с папой часто видимся. Просто он не велел об этом рассказывать, – соврала я.

Смех стих. Я сама не ведала, что творю, но моя хитрость сработала. Я и прежде видела, как при одном упоминании о моем отце наши деревенские жители принимались таращить глаза и словно коченели – ведь папа был сыном заминдара. На этот раз я обратила власть, которую отец имел над ними, себе на пользу. Не раздумывая, я просто выпалила то, что первым пришло в голову. Лекарь тоже особо не размышлял: быстро отодвинув тарелку, он сунул мне в руки свою докторскую сумку, и мы отправились в путь. Мне хотелось идти побыстрее, но сказать об этом я не осмелилась, боясь, как бы он не передумал. Помню, что на лбу выступил пот, а сердце всю дорогу до дома колотилось как бешеное.

Уже возле дома я побежала вперед, не зная, чего ожидать. Однако амма сидела на кухне, прямо на полу, привалившись к стене, и пила воду из стакана, который держала перед ней Сакубаи. Я выпустила из рук лекарскую сумку, бросилась к амме и обняла ее. Переступив порог дома, в котором жили представители низшей касты, вайдья поморщился, но не сказал ни слова. Он присел возле аммы, проверил ей пульс, заглянул, оттянув веки, в глаза, а затем открыл сумку и вытащил оттуда зеленые и желтые травки.

– Смешайте с медом и молоком, и пускай принимает три раза в день, – сказал он, сунув их Сакубаи.

Через несколько дней амме стало лучше, она явно приободрилась, и я нарадоваться на нее не могла. Вот только Сакубаи постоянно бранила мою стряпню – то, мол, рис переварен, то дал пересолен или овощи получились чересчур острыми. А потом амме стало совсем худо. По ночам ее тело горело огнем, в бреду она принималась уверять меня, что тревожиться не стоит и что я непременно найду свою любовь. Почти каждую ночь я сидела возле нее, протирая ей лоб мокрой тряпкой, и надеялась, что лихорадка отступит. Днем было не лучше: изнуренная болезнью, амма не могла передвигаться самостоятельно и по нужде ходила, опираясь на мое плечо. Все мои попытки накормить ее она яростно отвергала.

Однажды вечером я сидела возле окна – поглядывала на лес и латала старую юбку, – а амма спала рядом со мной. Вдруг Сакубаи выскочила из своей комнаты и, громко крича, стала сыпать обвинениями:

– Твоя мать болеет, потому что ты не желаешь проходить посвящение! Не желаешь принимать нерушимый обет, которому следовали женщины нашего рода! Это не что иное, как проклятие Богини.

– Мукта никогда не станет одной из нас, – едва слышно пробормотала амма, с трудом приоткрыв глаза.

Сакубаи прошаркала обратно к себе в комнату и пробурчала:

– Не понимаю, чего она добивается… Чем нам платить за еду, если она не зарабатывает? И надолго ли нам хватит сбережений?

Обдумывая слова Сакубаи, я вспомнила, что она оказалась права, когда заявляла, что мой отец никогда к нам не вернется. Возможно, сейчас она тоже права и амма действительно заболела из-за меня? Может, решение в моих руках? Да и в конце концов, что это за обряд посвящения? Что мне надо будет каждый день прибираться в храме? Готовить еду для жрецов? Ведь амма именно за этим и ходила в деревню. Я не видела никакой связи между обрядом посвящения и приходившими к амме мужчинами.

Однажды пасмурным утром я сидела на заднем дворе, раздумывала над словами Сакубаи и решила принять ту участь, что она для меня уготовила, – уж тогда-то Богиня наверняка исполнит мое желание и амма исцелится.

Я, как мне самой казалось, набралась достаточно храбрости, чтобы сообщить об этом амме, и направилась в спальню, сгорая от нетерпения побыстрее выложить все начистоту. Амма лежала на койке, глядя в окно. Она все время кашляла, ее глаза подернулись темноватой пленкой, а укрытое простыней тело казалось совсем тщедушным. От моей аммы в ней ничего не осталось. Нет, я не буду рассказывать. Лучше уж все скрыть.

Никогда раньше я не видела, чтобы Сакубаи так радовалась.

– Ты спасешь свою мать, и за это на небесах тебя ждут особые почести, – воскликнула она и впервые в жизни обняла меня.

После этого события развивались так быстро, что мне не верилось. Мне казалось, будто все происходит во сне. Из Бомбея явилась Мадам. Она шагала к нашему дому, и с ее волос на тропинку падали жасминовые цветы, а потом, когда она заговорила со мною, ее губы подрагивали от радости.