В Хижняк - Конец черного лета

Когда они вышли на улицу, его товарищи, посмеиваясь, успокаивающе похлопывали его по плечам. И все же через несколько дней в училище состоялось комсомольское собрание с участием щупленького из райкома. И снова обида зашевелилась в Федоре. Почему же так случилось: он хотел сделать как лучше, а его вот уже дважды за короткое время «ставят на место», как выразился в своем выступлении на собрании инструктор, который и настоял на том, чтобы оно было проведено. Но Федор об этом не знал. Красный от обиды, он сидел за первой партой и слушал решение собрания, зачитанное тем самым кареглазым существом с косичками, о которых он грезил в своих юношеских мечтах. Строго предупредить… взыскание не такое уж строгое, но Федор из этого собрания ничего, кроме обиды, не вынес. Выйдя в коридор, он на ходу бросил своим друзьям: «Черт не выдаст, свинья не съест», и отправился на пустырь гонять мяч с малолетками.

Не мог знать тогда Федор, что инструктор, с которым он столкнулся в начале своего пути, был одним из комсомольских работников, которые нет-нет, да и встречаются еще в комсомольских комитетах и в сельской, и в городской организациях. Конечно же, в работоспособности такому не откажешь. Печется и о массовости, и об охвате, и о высоком проценте чего бы то ни было. Кажется, все горит в его руках. К тому же и подать все это умело может своим непосредственным руководителям. Но вот беда: главный результат такой деятельности — всестороннее воспитание молодых — порой близок к нулю. А бывает, и того ниже, со знаком минус, но ведь встречаются еще…

Не знал Федор и того, что о подобных работниках говорят: за лесом деревьев не видит. Глух он к личности, неинтересна она ему, мелка для его масштабов. Вот когда надо провести для молодежи лекцию или сказать хорошие слова о человечестве в целом, он уже сгорает от благородного намерения. В своей тарелке чувствует себя в президиуме, хлопает в ладоши вместе со всеми, когда его критикуют. А как же? Он — на своем месте. На своем ли?

Не знал Завьялов тогда, что таких людей в комсомоле с годами становится меньше. Но ему довелось встретиться именно с таким. И комсорга тот уломал, добился-таки проведения собрания, оставившего горечь в душе Федора. Казалось, все быстро забудется, новые дела и заботы изгладят из памяти этот случай. Но шло время, а обида все же оставалась, затаившись где-то далеко внутри. И только иногда прорывалась наружу, когда Федор сравнивал то или иное отношение к нему окружающих с тем, пусть еще и небольшим, но все же опытом, который он приобрел за свои первые шестнадцать лет.

Паук еще раз тряхнул руку Федора, когда тот искренне поблагодарил его, и дружески подмигнув, изрек:

— В тюрьме спасибо не говорят. — А затем уже серьезнее добавил: — Мы одна семья. Запомни это, кентюра. Один за всех и все за одного. Так, кажется, в моральном кодексе записано.

Все рассмеялись.

— Вот погляди, Федор, на этого слегка рыжеватого. — Паук ткнул пальцем в малолетку с ослепительно-рыжей стриженой головой и лицом, покрытым веснушками. Его васильковые глаза были чуть прищурены.

— Это же наш поэт. Выдашь что-нибудь? — Паук вопросительно смотрел на рыжеволосого. Тот приподнялся и хрипловатым голосом начал читать какие-то странные, но, как показалось Федору, успокаивающие строки:

Поэт замолк.

— Не ангел перед нами явится, а воспитатель, и так оживит, что сидеть неделю не сможешь, — выкрикнул Паук.

Взрыв хохота потряс каморку. Федор, которому стихи понравились, обратился к оранжевому поэту:

— Неужто сам написал?

— Нет, конечно… Это, — помялся поэт, как бы не решаясь назвать незнакомое здесь имя, — это Шарль Бодлер.

— Ну, пора разбегаться, — твердо сказал Паук, — а то воспитатели взбунтуются и начнут ломиться на поиски.

— Пошли, — обратился он к Федору, — провожу тебя на твой барак. А то, глядишь, тебя в первый же день контролеры засекут.

Давно Завьялов не чувствовал себя так хорошо, так умиротворенно. Благодарность Пауку и его товарищам за доброе отношение и, казалось, полное понимание переполняли его. Невольно вспомнилось прошлое, в памяти всплыли былые обиды и огорчения. Их оказалось не так уж мало. В голове, затуманенной «травкой», вертелись обрывки чьих-то фраз, слышался отдаленный смех, вдруг кто-то шепотом спросил: «А как у вас дела с металлоломом?» И Федор еще раз мысленно поблагодарил своих новых знакомых за их, вероятно, искреннее отношение, помощь в трудное для него время. С этими мыслями он и заснул.