Роберт Шареноу - Берлинский боксерский клуб [litres]

Высокий гестаповец задумался, посмотрел испытующе сначала на маму, потом на Макса и наконец сказал своему спутнику:

– Все, пошли.

Резко развернувшись, он вышел из купе. Рудольф последовал за ним, но перед этим за руку попрощался с Максом. Когда дверь за ними закрылась, мы все с облегчением вздохнули: наш финт сработал!

В порт в Гамбурге мы попали перед самым отплытием «Америки» – на прощание почти не оставалось времени.

Мама привлекла меня к себе и прошептала на ухо:

– Карл, ты уже взрослый. Кроме тебя о вас с Хильди позаботиться больше некому. Книги с тобой?

В Берлине мама аккуратно уложила в багаж большие тяжелые книги, которые она подобрала в разгромленной галерее: географический атлас, старый альбом с фотографиями европейских достопримечательностей и сборник гравюр голландских мастеров.

– Конечно, – ответил я.

– Эти книги не простые. Береги их. А если с нами, со мной и папой, что-нибудь случится, отнеси человеку по имени Луис Коэн.

– Луис Коэн, – повторил я.

– Он букинист, у него свой магазин на Манхэттене, называется «Кладезь». Бумажку с адресом и телефоном я положила в атлас. Ты все запомнил?

– Да. Эти книги очень ценные?

– Сами по себе – нет. Но несколько лет назад твой отец спрятал в них под форзацами ценности, которые с помощью Луиса Коэна ты сможешь продать. Смотри, не потеряй. В них – наше будущее.

– Не потеряю.

Мама крепко меня обняла и, совсем как в детстве, поцеловала в макушку.

– Я тобой страшно горжусь, Карл.

– Я тебя люблю. И скажи папе…

Договорить мне не дал подступивший к горлу ком. Я еще крепче обнял маму.

– Скажу, обязательно скажу, – проговорила мама и повернулась к Хильди.

Сестра бросилась к ней, они обнялись. Мама гладила ее по голове и что-то нашептывала на ухо. Хильди внимательно слушала и кивала, глаза у нее были полны слез.

– Передавай от меня привет Америке, – сказал мне Макс. – По-моему, она должна тебе понравиться. Страна молодая и энергичная, люди разные. Но смотри, голову не теряй. В молодости можно наделать кучу глупостей. Понимаешь, о чем я?

– Наверно.

– Продолжай там тренироваться. У тебя есть все задатки великого боксера.

– Тренироваться я буду.

На самом деле я совсем не был уверен, что когда-нибудь снова надену перчатки.

– О твоей матери я позабочусь, об этом не беспокойся. И мы обязательно найдем способ освободить твоего отца.

– Спасибо, – сказал я, хотя и почувствовал в словах Макса неуверенность, спрятанную за бодрой интонацией.

Мы пожали друг другу руки. Не выпуская моей кисти, Макс посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Не все немцы одинаковые. И то, что сейчас в Германии, – это не навсегда.

Последние слова прозвучали неубедительно – как и тогда, когда то же самое говорил мой отец.

Мы с Хильди поднялись по сходням и сверху, с пассажирской палубы, попытались найти в толпе на пристани маму и Макса. Но среди провожающих их уже не было.

Отдали швартовы, и теплоход, вздрогнув всем корпусом, ожил. Его громадные двигатели загудели, к бортам, чтобы помочь вый-ти из гавани, прилепились буксиры.

Солнце уже садилось, закат окрашивал все вокруг в темно-оранжевые тона. Мы с Хильди стояли на палубе и смотрели на отдалявшуюся от нас родную землю. Она прижалась ко мне, взяла за руку и положила голову мне на плечо. Сквозь толстые очки, то и дело смаргивая наворачивающиеся слезы, она смотрела своими черными глазами на все не расходившихся с пристани людей. Несколько минут прошли в молчании, потом я негромко проговорил:

– Сдается мне, нас ждут приключения…

Хильди, посмотрев на меня полными слез глазами, отозвалась:

– И вкусная пожива.

Мы так и стояли, взявшись за руки, пока буксиры выводили теплоход из гавани. Как ни больно было мне расстаться с родителями, я испытывал невероятную легкость оттого, что расстояние, отделявшее меня от нацистской Германии, увеличивалось на глазах. Наконец, закончив свою работу, буксиры повернули обратно в порт, а наш корабль плавно направился в открытое море. Мы с Хильди не сходили с места и всё смотрели и смотрели в сторону тающего вдали берега, пока он окончательно не скрылся из глаз.

Ночью мне не спалось. Корабль чуть заметно покачивало, я лежал, глядя в потолок, и думал о маме с отцом – о том, где они сейчас могут быть и насколько там, где они сейчас, безопасно. Потом я стал размышлять о книгах и о том, что такого в них могли спрятать родители. Мне пришло в голову, что, если бы я это знал, совсем просто было бы вообразить, что отец с мамой тут, совсем рядом, и я слышу их голоса. В конце концов меня окончательно одолело любопытство. Тихо, чтобы не разбудить Хильди, я встал с койки, зажег ночник и достал из багажа три тяжеленных тома. Разложив их на одеяле, я извлек из своего туалетного набо-ра опасную бритву.