Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

Когда мы вернулись, в “Бастиде” как будто все спали, включая Элиаса. Стоило нам выйти из машины, и наши руки соединились.

– Когда ты завтра уезжаешь?

– На рассвете.

Мы поднялись в комнату, и он сразу сложил чемодан. Я закрылась в ванной. Смыв косметику и почистив зубы, я несколько секунд собиралась с духом, а потом все же встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Мне показалось, что я за вечер постарела или, может даже, обрела зрелость. Я была измотана, но при этом совсем не хотела спать. Я разделась, натянула пижамные шорты и майку. Не хочу я заниматься любовью по обязанности. Я надеялась, что одежда послужит барьером и поможет мне высказать свое нежелание. Эмерик дождался, пока я выйду из ванной, и занял мое место. Я выключила свет и легла. Вскоре он присоединился ко мне, обнял меня за талию и притянул к себе. Я всхлипнула и повернулась в его объятиях, изо всех сил вцепившись в него. Мы провели ночь, прижавшись друг к другу, я почти все время обливалась слезами, а у него осунулось лицо, и он впивался пальцами в мою кожу, будто хотел удержать меня и превратить в свою пленницу. Мы обменялись несколькими поцелуями, вот и все.

Когда прозвенел его будильник, я вздохнула с облегчением, потому что эти тягостные часы наконец-то закончились. Я встала первой, обернулась к нему – он сидел на краю кровати, обхватив голову руками, и вид у него был удрученный.

– Хочешь выпить кофе перед дорогой? – прошептала я.

– Не знаю…

– Пойду сварю, мне без кофе не обойтись.

Я включила кофеварку и вышла в сад. Было шесть утра, на улице прохладно, но небо чистое, день будет прекрасным, солнечным. Ноги сами собой понесли меня к оливе родителей, я приложила ладонь к стволу, он был сильным, теплым – живым. Я стерла слезу со щеки и медленно, едва переставляя ноги, вернулась к дому. Услышала стук закрывающегося багажника. Эмерик был готов к отъезду. Он не станет пить кофе.

– Будь осторожен на дороге.

Он обхватил руками мое лицо и заглянул в глаза:

– Какого числа выпускной концерт?

– Двадцать девятого июня.

– Ты приедешь?

– Да. А что?

– Постараюсь тоже быть…

– Я подумаю…

Он молча принял удар, челюсти напряглись. Он поцеловал меня и с силой прижал к себе. Потом отпустил и сел в автомобиль. Я отступила на несколько шагов, он включил зажигание. Несколько минут он сидел, уткнувшись лбом в руль, и только после этого выпрямился и тронулся с места. Я следила за его машиной, пока она не скрылась за поворотом. Чувствуя себя потерянной, я вернулась в дом и налила кофе. Села на террасе, где диванные подушки были мокрыми от росы, обхватила себя руками, рассветное солнце понемногу согревало меня, и я сделала первый обжигающий глоток. Я сбилась с жизненного курса, не могла состыковать реальность с тем, что случилось со мной и Эмериком меньше чем за сутки. Меня отвлек щелчок открывающегося окна, я повернула голову и увидела Элиаса.

Бинго! Обручальное кольцо помощнее танка. А она такая грустная. Сегодня утром мне показалось, будто передо мной погасшая свеча. Она не похожа на ту женщину, которую я наблюдал с момента приезда. Я встречал много таких, как она, – женщин, которым морочат голову разные мудаки, и мне всегда было больно за них. Ведь ужасно любить человека, осознавая, что ты понапрасну тратишь свою жизнь. Вчера я резковато обошелся с этим типом. Он вроде не такой уж плохой, и она для него важна, это по всему заметно. Но лучше бы он засунул свой эгоизм в карман и оставил ее в покое. Я ее не знаю, но она заслуживает лучшего, чем такая фигня.

Впрочем, что до фигни, пора мне трезво оценить свою ситуацию. Я нашел в багажнике телефон… пришло время набраться смелости и включить его… Я уже почти два месяца не подавал никаких признаков жизни, не связывался с братом. Подумываю, не стоит ли сказать ему, что я намерен ненадолго остаться здесь. Возможно, это его успокоит… Вот только я не должен слишком верить в то, что расскажу ему.

В час дня, после визита в комнату Элиаса, я без всякого аппетита обедала на террасе, позволив себе такую роскошь, как бокал розового вина. Я вслушивалась в тишину, прерываемую пением цикад. Легкий ветерок гулял в ветках деревьев и шевелил белые простыни, сохнущие в глубине сада. Яркое солнце согревало меня, заряжало энергией. Я не знала, что будет завтра, но чувствовала, что освободилась от груза, как будто провела прошедшие сутки, принимая целебные процедуры, которые очистили мой организм, а заодно и давно загноившуюся рану. Я вылечилась от скверного одиночества. Все последние годы я была с Эмериком, оставаясь при этом одинокой, и это подтачивало меня. Теперь же я была просто одинока, без него. То есть по-настоящему одинока. И это хорошо для меня. Я двигалась в тумане, не зная, куда направляюсь. Я летела в свободном падении, и мне не за кого было ухватиться. Я должна заново учиться жить – жить без него, без его присутствия, пусть даже не физического, в моей жизни. Единственное, в чем я уверена: я больше никогда не буду ждать его. Сомнения, в которых он признался, лишили меня надежды – если она еще недавно у меня оставалась, то сейчас ее точно больше не было. Нужно заново оценить свою роль в случившемся: легко упрекать Эмерика за то, что он любил меня не так, как надо, любил ради себя, а не ради меня, однако и моей вины тут тоже немало.