Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

Дверцу открыл санитар, он протянул мне руку и помог выбраться из машины. Как только я вышла, он подкатил кресло на колесиках. Я раздраженно посмотрела на Огюста, который ответил мне кривой садистской ухмылкой. Он насмехался надо мной и одновременно наказывал за неосторожность. Я подчинилась и с ворчанием плюхнулась в кресло.

– Скоро встретимся, сейчас тебе сделают рентген.

Он, насвистывая, возглавил наш маленький кортеж. Санитар повез кресло вслед за ним. Огюста приветствовал пожилой мужчина с торчащей в разные стороны седой шевелюрой. Если это был его супердоктор, я попала в руки к безумному профессору! Они бурно радовались встрече, обнимались, хлопали друг друга по плечу и не обращали на меня никакого внимания. Снаружи больница показалась мне ветхой, но внутри она оказалась ослепительно новой, а современность медицинского оборудования впечатляла. К моему удивлению, рентгеном правого голеностопного сустава дело не ограничилось, они сделали и снимки левой ноги, а также рук и бедренных суставов. Я казалась себе подопытной морской свинкой. Когда рентгенолог счел, что я уже получила максимально допустимую дозу облучения, он попросил санитара отвезти меня в кабинет к профессору . О состоянии моей ноги никто не сказал мне ни слова. Я была готова взорваться. Но, если задуматься, действительно ли я имею право голоса? Въехав в кабинет безумного профессора, где меня поджидал Огюст, я сразу попала с передовой линии современных технологий в глубины прошлого века. В комнате разило дешевым одеколоном, и, по всей вероятности, в последние лет сорок она оставалась такой, как сейчас. Похоже, ничто здесь за эти годы не меняли и менять не собирались. Не успел доставивший меня санитар закрыть за нами дверь, как профессор вскочил, схватил с моих колен снимки и взмахом руки отпустил его.

Он положил папку со снимками на стол и подкатил мое кресло к кушетке, которая, казалось, чудом еще не сломалась. Профессор постучал морщинистой рукой по растрескавшейся коже – одноразовая стерильная салфетка, наверное, считалась здесь необязательной, – предлагая мне перебраться на нее, а потом оттолкнул кресло в угол комнаты. Я видела его одежду под халатом, он вроде был таким же элегантным, как Огюст, – при условии, что вам нравятся вельветовые брюки, шерстяные кардиганы и галстуки-бабочки. Я улеглась на кушетку. Все так же не говоря мне ни слова, он долго рассматривал мой голеностоп и при этом что-то невнятно бурчал себе под нос или издавал какие-то странные звуки. Потом проверил второй голеностоп, подвигал его, наклонил стопу в разные стороны, даже приподнял мою ногу, чтобы убедиться в ее гибкости. Я с трудом удержалась и не сообщила, что вообще-то легко сажусь на полный шпагат, вот только сейчас, без разогрева и с ломотой во всех суставах после падения, не стоит от меня этого требовать. Потом он вернулся к моей травме, не прекращая издавать ртом и глоткой свои непонятные звуки, от которых меня уже начинало подташнивать. Он легонько ощупал ногу, я сцепила зубы. Время от времени я вопросительно вскидывала глаза на Огюста, который знаками призывал потерпеть. Куда я попала? Сандро и Бертий могли бы меня предупредить! Безумный профессор отошел к шкафу, вытащил из него пару костылей и протянул мне. Продолжая разговаривать с самим собой, он вернулся к столу, включил специальную лампу и стал изучать рентгеновские снимки. Его лампа явно попала сюда из первобытных времен. Я кое-как поковыляла на костылях, заметив при этом, что он наблюдает за моими передвижениями. Мне как-то удалось добраться до кресла рядом с тем, на котором сидел Огюст, но к этому моменту я совершенно обессилела. Огюстов молчаливый друг, бывший все же врачом, внимательно рассматривал мои снимки, а я предпочитала не знать, на что похож мой сустав.

– Ну что ж, барышня, вы не размениваетесь на мелочи, – ворчливо произнес он в конце концов.

Я подняла голову, со своего места за столом он неодобрительно косился на меня сквозь очки. Несмотря на его забавное добродушие, он меня пугал, точнее, я с ужасом ожидала диагноза, который сейчас будет произнесен. Мне было холодно, больно, я дрожала. Если бы я окончательно перестала себя контролировать – а до этого оставалось совсем чуть-чуть, – руки свело бы судорогой. В ближайшие секунды моя жизнь будет подвергнута переоценке. Возможно, она разлетится вдребезги. Как я могла быть такой легкомысленной, такой небрежной и невнимательной?

– Все так серьезно? – робко проблеяла я.