Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Вас много, – перебивает она. – Оставьте его в покое. И шарфик свой заберите!..

Данилов слышит этот монолог богини гнева. То есть что значит «слышит» – он сам его написал. Но он не любит перечитывать свои старые рассказы – и поэтому исчезает в комнате, закрывая дверь. Он в домике. Тоже такая игра есть.

Зачем я вошла в этот рассказ, где всё уже без меня так хорошо сложилось, где всё так цельно и гармонично, где все друг друга любят и где всё мне так нравится – и герой, и его дом, и его семья, и все другие персонажи… И богиня гнева мне тоже нравится.

Сейчас я сяду в тыкву и уеду отсюда. И шарфик заберу.

Я пошевелила губами, но слова остались во мне. Я не могу говорить. Как под водой. Если я заговорю, то вода зальёт мои лёгкие. Я взяла шарфик и быстро вышла: как вор, укравший собственный шарф.

Дороти прильнула к стеклу, и от этого её маленькая нижняя губа чуть сплющилась; Дора была похожа на внимательного слушателя. Ей лично ещё никто не рассказывал таких странных историй, как эта девушка.

– А потом? – спрашивает Лина.

– А потом…

И я вдруг почувствовала, как горит мой лоб. Наверное, там опять высветилась эта надпись: «Влюблена в Данилова».

У меня тепловой ожог. Горит лоб, жабры с трудом набирают воздух, внутреннее ухо принимает один и тот же сигнал: «А вы кто? А вы кто? А вы кто?..» и так дальше, по нарастающей. Ставлю под плавник термометр: 39 и 6. Я умираю.

Оживаю днём. Зову Лину. Нет ответа. Наверное, ушла на работу.

Зову Дороти…

Доры нет. Нигде нет. Нет, ну Дора уйти не могла.

Мечусь по квартире. На кухне нет. В комнатах нет. В ванной нет…

Вижу в раковине ее аквариум, но вместо Доры там мыльная пена. О горе!..

Ещё вчера я мечтала, чтобы она умерла, и вот она умерла. Это я её убила.

По инерции наматываю круги по квартире. И…

О боже, счастье-счастье-счастье! Я вижу Дороти в банке из-под огурцов!

Внутри воскресло, ожило, улыбнулось.

Дора жива. Дора на месте. Я на месте.

Лина спешила на работу, не домыла аквариум – и запустила Дору в первую попавшуюся банку с этикеткой: «Малосольные огурчики по-домашнему. Кулинарная серия „Русская душа“».

Душа моя! Дора!.. Как всегда замерев, она смотрит на мир. Чуть-чуть дёргается её плавничок. Живая. Родная. Недовольная: «Меняешь, меняешь аквариумы, а потом оказываешься в банке из-под огурцов. В конце концов кто-нибудь собирается вернуть меня обратно?!.»

Лина приходит с работы, вылавливает Дору специальным дуршлагом и возвращает в аквариум, целуя её глазами.

А я возвращаюсь в свою жизнь – я играю в «Действие». И в него вливается шум чемоданов.

Ленинградский вокзал, четвёртая платформа. Руки у всех людей как сломанные крылья: вывернуты назад. Везут за собой чемоданчики на колёсах. И спины, спины, спины…

Стоит ужасный грохот – поёт хор чемоданов. Это песня свободы. Мужчины и женщины уходят.

И я ухожу. В свой сюжет. Где всё будет моё.

И единственное, что я оставлю у себя от Данилова, – это его смс-ку: «Я ношу тебя, как будто у меня внутри аквариум, и ты в нём рыба. И я заглядываю в себя и смотрю на тебя, замирая…»

Она влетела в единственное открытое окно. Банка с мёдом на столе, к холодильнику магнитами прикреплены вырезанные из журнала картины Модильяни – автопортрет и «Портрет Жанны Эбютерн».

Наверное, это хозяева, подумала бабочка. Симпатичные. Но слепые. Глаза без зрачков.

Она вяло взмахнула крыльями. С каждым взмахом она обычно забывает то, о чём успела подумать: так она вырабатывает лёгкость.

В коридоре она замечает небольшой беспорядок и приземляется – тут ей точно найдётся место. Она собирает крылья и проваливается в щель между паркетных досок. Сквозняк, думает бабочка, но ничего… Или усну, или умру. Если умру, хотелось бы попасть в магнолию. Говорят, что это райское место…

Размышления бабочки прерывает пыль, которая начинает подниматься из всех щелей и нести её в неизвестном направлении. Домой пришёл хозяин.

Он пришёл с работы, где подал заявление об уходе.

Он вернулся совершенно свободным.

И совершенно счастливым.

Это совершенство придавало особую тяжесть его походке. Половицы скрипели, бабочку уносило прочь. Она пролетела мимо огромной книжной полки и шкафа, подумав: какие большие и странные деревья без листьев. Она посмотрела наверх и увидела солнце-лампу, на дне которой скопилось множество мёртвых букашек. Застывшие силуэты икаров мешали лампе светить ярче. Бабочке стало душно. Она увидела открытую дверь балкона и скользнула туда.