Наталья Галкина - Начальник Всего

— Она исчезла.

— Слушай, — предположил я, — мы намедни банки консервные пустые собирали, чтобы на джипе мусор в город вести; может, ее случайно прихватили.

— Что же я теперь в свою куклу зашью?

Вопрос ее остался без ответа.

Денис чинил дедовы ходики с кукушкой, Капля пересказывала ему истории о Хогбенах.

Наконец кукушка закуковала.

— Ты прямо часовщик.

— В приборостроении хочу работать. Например, в оптической лаборатории, делать пробные образцы новейших разработок. Папа говори: из меня толк выйдет.

— А мама что говорит?

— Она говорит: толк выйдет, бестолочь останется.

— Ты бы собрал из старых неработающих чердачных не боящийся помех приемник, мы бы слушали. Мы ведь не знаем, что происходит в мире.

— Тебе это летом к чему?

— А вдруг что-то в мире стряслось?

— Ежели что, отец за мной приедет. И вас вывезет.

— Дорогу, например, паводком размоет.

— Если надо, он вертолет найдет, эмчээсовский, пожарный, прилетит, это ведь мой отец. Дыши ровнее. Какие хорошие рассказы фантастические ты рассказала. Надо тебя в леонтьевскую баньку сводить.

— А что там?

— Увидишь.

— Так пошли.

— Нет, лучше не к ночи, туземцы сниться будут. Завтра днем.

— Скажи, — спросила Доротея Капитолийская, — а Анциферов и Онисифоров — не одна и та же фамилия?

— Нашла кого спрашивать, — отвечал Дионисий Онисифоров, — я в этимологии и в ономастике как свинья в апельсинах.

Я приколачивал рейку, чинил край крыши старого сарая, когда вопль Капли чуть не снес меня со стремянки. Змея ее укусила? Упал на нее проржавевший бак? Руку сломала? Я несся к участку Леонтьева, раскрасневшаяся Капля вылетела мне навстречу, размахивая руками, указывая на что-то, крича:

— Деда, деда! Там... в баньке, у Леонтьева... колдовство! Денис в одном углу великан, в другом карлик!

Тут до меня дошло.

— Ай да Леонтьев, — сказал я, беря Каплю за руку, — вот же умелец народный. Идем, не бойся, я знаю, что это.

На пороге баньки улыбался во весь рот (рот до ушей, хоть завязочки пришей) Денис.

— Я думал, ей интересно будет, а она испугалась.

— Капля, — сказал я, — это комната доктора Эймса, в ней видят люди не то, что на самом деле. Зрительная иллюзия. Так комната специально построена. Сейчас мы с Денисом будем ходить из угла в угол и превращаться из великанов в карликов.

И мы прошлись перед нею, умаляясь в дальнем углу, обольшаясь в ближнем.

Вот теперь она была в восторге.

— А если я так пойду?

— Тогда, о Алиса в стране чудес, мы увидим тебя то карлицей, то великаншей.

Она отправилась, поглядывая на свои руки.

— Какая ты в том углу малютка! А здесь под потолок!

Она была несколько разочарована.

— Я на свои руки смотрела, думала, они уменьшатся или увеличатся, а они такие же, как всегда.

— Ты тоже как всегда. Это мы со стороны видим тебя разной.

Мы сидели на чурбачках неподалеку от баньки.

— Комнату придумал еще до войны доктор Эймс. Сначала придумал, потом построил. Теперь хозяева иллюзионов возводят такие по всей земле. Как Леонтьев.

— Они с дедом Онисифором ее построили, — сообщил Денис, — а художники раскрасили.

Подошла Нина.

— О чем это вы, сидя рядком, говорите ладком?

— Бабилония, в леонтьевской баньке человек в дальнем углу карлик, а в ближнем великан.

— Это комната Эймса.

— Бабилония, откуда ты знаешь? Вот и Домодедов в курсе.

— Мы с дедушкой в молодости одни и те же книжки читали.

— А Леонтьев?

— Он тоже их читал. Книг выходило не так и много, хорошие знали все.

— И у нас дома про такую комнату книга есть?

— Да. Про зрительные иллюзии. Есть еще Эшер, художник, чьи работы — сплошь зрительные иллюзии, и прямо при тебе рыбы превращаются в птиц.

— Я тебе к вечеру одну из иллюзий нарисую — известный старый фокус: то видишь двух людей, то вазу.

— Нарисуй прямо сейчас!

— Сейчас надо крышу сарая чинить.

— Нарисуйте, пожалуйста! — попросил и Денис. — Крышу я вам починить помогу, быстро сделаем.

— Особенная какая комната, — задумчиво произнесла Капля. — Не для жизни, а для взгляда со стороны. И мы, когда захотим, — зрители, а когда захотим — куклы.

Я почему-то вспомнил виллу Эйлин Грей.

Сушили леонтьевский дом, в котором никто не жил: распахивали настежь все окна, двери, створки малой веранды, оконце мезонина, мелкие окошечки, то там то сям иллюминаторами освещавшие где лесенку, где каморку, где кладовку, открывали застекленные буфет и книжный шкаф. Дом обретал геометрию стаи больших стрекоз — обострялся стеклянными крылышками и крыльями рам. Дед Онисифор говорил: у жены Леонтьева был некогда свой, особый рецепт мытья окон — они становились пронзительно прозрачны, алмазно сияли, солнечные зайчики летали по дому от открываемых на сквозняках бликах стрекозиных крыл.