Игорь Адамацкий - Созерцатель

На террасу вышла та самая девушка, Мария. Делая вид, что не замечает нас, она остановилась у двери, включила музыкальный автомат. Бархатный мужской голос запел: «No tengo el corazón de bronce...» Девушка бросила на меня пытливый ожидающий взгляд.

— Мария, — позвал я, — если вы сегодня свободны, мы могли бы вдвоем съездить в город.

Девушка обратила ко мне прелестное открытое лицо.

— Вы станете рассказывать об элементарных частицах?

— Нет, — рассмеялся я, — в одной ювелирной лавке в городе я видел чудесный перстенек с настоящим рубином. Мне кажется, он специально ждет безымянного пальца вашей руки. А по дороге я расскажу вам сказку сеньора Шлимана о шести миллионах идиотов, убивших себя с помощью плотины.

— Через полчаса я буду готова, — девушка вспыхнула улыбкой и, выходя, обернулась. — сеньор Шлиман, неужели это правда? Шесть миллионов идиотов, какой ужас!

— Это правда, — рассмеялся Шлиман. — Человеческая история — это история непрерывных человеческих глупостей.

Девушка покачала головой и исчезла.

— Свою плотину вы, кажется, уже разрушили, — сказал Шлиман.

— Посмотрим, Шамиль, посмотрим... Скажите, а в этом вашем Питтс... простите, в Петербурге удастся обнаружить культурные раритеты?

— Не сомневаюсь, хотя работы впереди много. Дело в том, что хорошо сохранились старые здания города. Все новые постройки, особенно жилые блоки, почти бесследно разрушены, они были построены кое-как, из непрочного материала, и это позволяет предположить, что самоубийство было задумано задолго до стены. Сейчас полностью очищены две городские площади с памятниками и прилегающими постройками. На одной из площадей стоит величественный памятник герою или князю. Он сидит на коне. За его спиной — собор, справа — адмиралтейство, там остались якоря морских судов, а перед ним, на той стороне реки, здание академии наук, судя по архитектуре. На другой площади также фигура героя или князя. Он стоит, как это было принято в те времена, на слепом автомобиле, auto blindée [148] броневик (фр.) . Слева от него, по-видимому, здание тюрьмы в форме креста, справа — артиллерийский гимназиум, а перед ним, также на той стороне через реку — здание обычной казарменной архитектуры. Бакстон из университета Ипсиланти утверждает, что это управление политической полиции.

— Какая чушь! — воскликнул я. — Бакстон смешивает эпохи. Спору нет, начало третьего тысячелетия — это эпоха полудикости, но ведь и политическая полиция исчезла много раньше... Извините, Шамиль, я пойду готовиться к поездке. Нельзя заставлять девушку ждать.

— Поезжайте, — сказал Шлиман. — Счастливчик. Возвращайтесь не очень поздно. Завтра вечером я отправляюсь домой и хотел бы еще с вами поговорить. У меня есть сомнения относительно элементарных частиц.

У дверей я остановился.

— Как называется стена, с помощью которой они себя угробили?

— Dam-ba, — произнес по слогам Шлиман.

— Шесть миллионов идиотов, — покачал я головой. — Какой ужас!

Достоинство книги — в ее толщине. По этой причине чаще остальных упоминают «Капитал» Толстого и «Войну и мир» Маркса. Я не встречал человека, прочитавшего то и другое. Некоторые притворяются, будто читали, хотят показать себя умными, но становятся в тупик, если просишь их поделиться подробностями.

Достоинство каждого города — в его Невском проспекте. В моем городе есть такой проспект и есть толщина, поэтому я люблю свой город, но не надеюсь дочитать его до конца. Одни страницы скучны, другие запачканы так, что и не разберешь, что и кем там написано. Жирные пятна, надорванные края. Новые страницы, добавляемые к старому тексту, говорят о другом городе или комментируют прежний.

Вся эта книга — то чрево, которое взрастило меня, но еще не исторгло. Пуповина осталась, не перекушенная веком, и живительные, и отравленные соки перетекают. Город-оплошность, фальшивый оркестр, кривое зеркало, искажающее расстояние от тротуара до неба, от жизни до смерти.

Здесь все перемешано: миражи выдают себя за реальность, и реальность, боясь опознания, прячется за миражами. Жить в этой книге двусмысленно: надеешься на свободу воли, но сюжет расчислен не тобой. Жить в этом городе не бесплатно: за право жить я плачу городу деньги, но непонятно, зачем ему деньги и куда он их тратит. Говорят, что право умереть здесь обходится дороже, чем в других книгах.

Книга делает вид, будто город — столица, но здесь никто поименно не знает всех, и все не знают поименно этого никого, и таким образом никто никого не знает. Возможно, это единственный в мире город, где можно встретить самого себя и потерять каждого из нас.