Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Радиус заражения?

— Пока до пятисот метров, но радиус может быть увеличен беспредельно. Вплоть до радиуса земной гравитации.

— Назначение групп ферментов?

— Группа А переводит психику с верхнего для данного лица уровня на нижний, снижает агрессивность, увеличивает степень конформности. Может использоваться против бастующих, студентов и так далее. Группа В — напротив — резко увеличивает агрессивность, повышает степень жестокости, притупляет чувствительность. Может быть использована в вооруженных силах во время конфликтов. Практически с помощью фермента В любой человек, неспособный муху обидеть, становится суперубийцей. Вам не страшно, господин иезуит? Вы побледнели.

— О чем вы? Ах, да, извините. Нет, не страшно. Я внимательно слушаю. О страхе меня не инструктировали. Просто я увидел, что национальная сборная проигрывает.

Бюхнер оглянулся и махнул рукой:

— Черт с ними. Это все детские игрушки. Никакого азарта. И когда только человечество повзрослеет?

— Оно уже повзрослело.

— Не понял вас?

— Вот в этом самом моменте, — сказал я торжественно. — В этот самый миг, когда вы излагаете ваши гениальные идеи, человечество, взрослея, переходит на иной, высший виток своего развития. Когда-нибудь на этом самом месте, где мы с вами сидим, будет воздвигнут памятник благодарными людьми...

— Какими же? — прищурился Бюхнер.

— Теми, кто инъецируются ферментом третьей группы, — группы С.

— Догадались?

— Конечно. Ваши мысли гениальны, просты и благородны. Фермент «С» увеличивает в десятки раз все интеллектуальные, физические и эмоциональные возможности человека. И использовать этот фермент будут только избранные, так?

— Безусловно. Мы не можем ждать милостей от природы. Исправить природу — вот наша задача. Контроль над рождаемостью, контроль над развитием, контроль над будущим. Над самой мыслью, наконец. Республика Платона — вот что вижу я впереди. Высший класс — управляет. Средний — охраняет. Низший — работает. Никаких проблем. Никакой политической борьбы. Никакого инакомыслия. Рай земной на веки веков. Диктатура избранных, вы понимаете, господин иезуит?

— Понимаю. Я ошибся в вас, герр Бюхнер. Ваши идеи появились слишком рано. До такого человечество не додумалось бы еще лет пятьсот.

— Вы так полагаете?

— Я уверен в этом. И вот теперь мне все ясно. Еще два-три вопроса, и вы становитесь миллиардером, а я уезжаю составлять отчет.

— Выкладывайте ваши вопросы.

— Первый: в каком виде сейчас ваше открытие?

— Фифти-фифти, — усмехнулся Бюхнер. — Половина здесь, — он постучал себя по высокому лбу. — Половина за вашей спиной. Не оглядывайтесь, все равно не увидите. Там дверь, за дверью бумаги и взрывчатка. Это на случай кражи. — Бюхнер рассмеялся. — Так что меня можно получить только вместе с бумагами. А бумаги — вместе со мной. Второй вопрос?

— Как скоро может быть применено ваше открытие?

— Через пять-шесть месяцев после начала работ.

— Великолепно! — воскликнул я, собираясь захлопать в ладоши, и нечаянно опрокинул рюмку с виски. Я вскочил, стал отряхивать брюки.

— Одну минутку, — Бюхнер встал, — я принесу гигроскопическую салфетку.

— Благодарю, не надо, у меня есть носовой платок.

Я сунул руку в карман брюк, нащупал рукоятку пистолета и, не вынимая, выстрелил.

Бюхнер схватил руками край стола, губы его искривились страшной усмешкой, и я почти почувствовал, собою ощутил до боли, как пуля со смещенным центром ходит в его теле, отыскивая наибольшее сопротивление.

Я выстрелил еще раз. За Филиппа. Потом за Кастальса. Потом еще — за всех остальных.

Бюхнер закрыл глаза, изо рта потекла кровь, красная, пузырями. Мгновение он стоял, потом будто переломился надвое, согнулся, упал на стол, потом навзничь на пол.

Я прошел в прихожую, внес портфель. Сначала переодел брюки, затем вытащил канистру, облил пол, диван, стол, плеснул на стену за диваном. Положил на стол взрывное устройство, пальцами сквозь оболочку раздавил ампулу. Посмотрел на часы. До поезда оставалось полчаса. Успею.

Уходя, я погасил в доме свет и прежде чем закрыть дверь, оглянулся. Телевизор был включен, но я не видел, что там происходило. Судя по реакции зрителей, национальная сборная снова выигрывала. Во всяком случае она вела в счете. Детские игры человечества продолжались.

Поезд пришел ровно в девять. Я с чемоданом стоял уже на платформе и в десять часов три минуты сидел в купе.

Когда поезд огибал холмы, покрытые пушистым леском, чистеньким и аккуратным даже ночью, где-то в темноте возникла вспышка и потом сквозь шум поезда донесся грохот. Потом появилось зарево. Бельгиец, продавший мне канистру с напалмом, уверял, что напалм этот — вершина химической мысли. Пожалуй, он был прав, потому что минут десять-пятнадцать, пока поезд набирал ход и побежал совсем быстро, зарево на горизонте не исчезало.