Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Что ты! — испугался Антонио. — Не надо. Ты лучше улетай со своими новыми пришельцами или попытайся договориться с прежними.

— Ну-ну, Антонио, не позволяй печали в тебе трудиться. Работа горя не всегда заканчивается радостью... А я еще подумаю, улетать или остаться, — продолжал Кентавр, и неясно было, что в глазах поигрывает или приплясывает, злость или веселость. — Мы народ верующий. Ты сам убедился. Верим в партию, в начальство, в самих себя, в разрядку напряженности, в человеческую натуру, в торжество добра, в своих святых, в воскресение, в историческое возмездие, в социальную справедливость... Я ничего не упустил?

— В «авось», — подсказал Антонио.

— Благодарю, голубчик, самого волшебного слова я не назвал. С нашей «авосью», непобедимой и вечной, мы везде при месте, здесь ли, в космосе ли, или в любой черной дыре. Тс! — прислушался Кентавр. — Моя принцесса восходит по лестнице.

Снизу доносился плавный голос и различались слова:

И через минуту появилась она сама, простоволосая и порозовевшая от быстрой ходьбы.

— Здравствуйте, Антонио. Отчего такой печальный?

— Пришел проститься, сеньора, позвольте ручку. — Антонио склонился над рукой Лорелеи. — Пальчики холодные. Нужно носить перчатки. Я пришлю вам кружевные. И к ним туфельки золотистые.

— Спасибо, Антонио. А почему «проститься»? Нам было так интересно с вами.

— Заскучал парень, — сказал Кентавр. — Наши пенаты ему как заплаты на новое платье короля. Вот и заскучал. Шел за шерстью, вернулся стриженый. Да и за идею обиделся. Бедный Антонио. Распаковывай свои пирожные, мы еще кофе сварим. Как говорил один обжора: если нет выхода, тогда есть вход хотя бы для одного кусочка. И еще он говорил: если тебе плохо — ешь, если хорошо — тем более ешь.

— Да, да, — заметил Антонио, — я видел, у вас много толстых женщин. Это от безысходности счастья...

— Артемида, рыбка моя золотая, — умолял Антонио, — в присутствии товарища Попова молчи. Иначе сорвешься на диссидентство и тогда все пропало. Тетечка Агаточка, а вы обаяйте гостя, обаяйте. Сейчас все зависит от него.

И когда товарищ Попов появился и вошел в ротонду, где уже млел нетерпеливым ожиданием приготовленный стол, он, товарищ Попов, прокуратор дома телесной радости, главный эксперт по сексуальному развитию всех слоев населения был и обаян, и смягчен, и умилостивлен. После двухчасовой закуски и возлияний дамы незаметно растворились в другие комнаты, и Антонио с Поповым остались одни.

— Как вы думаете, все будет о'кей?

— Естественно, — подтвердил Попов, попыхивая буржуазной сигаретой.

— А сундучок? — нервничал Антонио. — Меня волнует сундучок.

— За сундучок не беспокойтесь, товарищ Скарлатти, — кисло улыбнулся Попов. — У нас осечек не предусмотрено.

— Спасибо, — облегченно обмяк Антонио, — я всегда верил в вас. Оговоренный конверт уже в прихожей, в левом кармане вашего макинтоша. А... таможня?

— Все в порядке, — остановил Попов, — они тоже люди. Спокойнее, Антоша, не надо суетиться и дергаться. И — как договорились. Вторую половину суммы я получаю, когда прибуду с туристской группой. И не забудьте, за вами партия презервативов. Это, как сами понимаете, дефицит. Особенно новые модели.

— С усиками? — озорно улыбнулся Антонио.

— Непременно с усиками и с бородкой! — подхватил шутку Попов. — И все-таки, Антонио, вы мало похожи на итальянца. Вы не кричите человеку в ухо и не размахиваете руками.

— О! — Антонио покачал перед собой пальцем. — Я сицилиец. Да в моей палитре просто не хватит красок описать все достоинства сицилийца.

Когда пароход прошел порт, залив и форты, когда огни Кронштадта и мрачное молчание идиотской дамбы остались за кормой, Антонио в своей каюте откинул крышку длинного сундука, который в порту с трудом втащили два матроса.

На дне сундука, свернувшись, спала Артемида.

Антонио встал на колени, положил локти на край сундука и смотрел на девушку. Она открыла глаза, в них, спасаясь бегством, заметались обрывки сна.

— Антонио, прелесть моя, мы уже в море?

Антонио молча кивнул.

— Тебе грустно, милый? Я знаю, когда корабль выходил в море, ты стоял на палубе и смотрел в бинокль. С моря ночью этот город чудовищно красив, правда? Помоги мне выбраться. Я хочу есть.

Соня проснулась среди ночи, испуганно вздрогнула: лунный луч, широкий и блестящий меч-кладенец, лег от окна на пол. Девушка прислушалась — соседей не было, бабушка еще с вечера усвистала к постоянному клиенту-пенсионеру. Соня вытащила руку из-под подушки. В кулаке, как всегда, был зажат талисман — резиновый негритосик со стертым лицом и надорванной рукой.