Игорь Адамацкий - Созерцатель

Никто не помнил, да и вряд ли стал бы помнить, когда и для чего был воздвигнут этот крохотный залец, круглый, с низким потолком и регулярными деревянными колоннами вдоль стен. Прежние хозяева старинного многоэтажного и некогда густо заселенного дома, владельцы, низвергнутые революцией, рассеялись по свету, яко грехи наши от молитвы праведника, а последующих владельцев история дома, да и его жильцы мало интересовали. Потому что царство законов истерического материализма свалило в выгребную яму забвения родимые пятна прошлого и заодно десять веков культуры. И пришли в мир и расположились времена прямых линий, узких лбов, кубической архитектуры и убогих целей. Скудный скарб современности не роскошествовал, он уничтожил сто миллионов человеческих жизней, стер память оставшихся в живых и принялся рушить прежние жилища и гнездилища душ и тел, утверждая свою ложную правоту.

Но ротонда сбереглась случайно, волею непредвиденного, и здесь всегда было спокойно, как в приемной вечности: не выгонят, примут, дождешься, попросят зайти через неделю.

Два запыленных и в пятнах окна открывали возвышающий впечатление прекрасный вид на ржавые крыши домов и едва пропускали в зал ущербный сумеречный свет. Потолок ротонды, расписанный самоучкой, которых на Руси всегда и поныне водится больше, чем остального, живописал танец упитанных амурчиков с толстыми ляжками, выпуклыми брюшками и короткими воробьиными крылышками. Амурчики улыбались, но неуверенно и жалко, словно и сами забыли, что их рассмешило.

Деревянные колонны, в давности полированные и крытые лаком, теперь гримасничали глубокими таинственными трещинами, где по ночам пересвистывались сверчки.

Потолок во многих местах также потрескался и обрушился, обнажив переплетные дранки, и оттого амурчики не все были в сборе, некоторых недоставало, но зато по окружности потолка прекрасно сохранились пышные букеты невиданных цветов. Возможно, когда-то в ротонде кипела и булькала жизнь, такая далекая и непохожая на нашу, но теперь в болезненной скуке тишины опадала улыбка с румяных лиц, и они обретали рисованную трагедийность, и у всякого, кто смотрел на голозадых подстрекателей любви, выступали слезы жалости, минеральный сок неумершего сердца, готового откликнуться на выпавший из старой книги пожелтевший и ломкий, как голос юности, почтовый листок: мол, так и так, милая, теперь я далеко-далеко, по другую глубину оправданности страдания, но — будто вчера — мои губы лелеют тепло твоих уст, а пальцы мои — о! — пальцы мои еще помнят струение твоих золотистых волос... ах, черт возьми, неужели это было?

Между колонн стояли несколько гнутых деревянных стульев с плетеными темными спинками и продавленными сиденьями. Большой круглый стол обосновался на середине зала, а на стенах висело несколько картин, таких старых и темных, что и разобраться невозможно было, что на них есть. Единственная вещь, хоть как-то оживлявшая заброшенную ротонду, это кресло-качалка возле стола. Обычно пустовавшее, оно хранило и лелеяло одиночество и оставленность, но теперь в нем спал, откинувшись, молодой человек со спутанными черными кудрями, но и покойная фигура спящего лишь довершала пустынное безнадежье всего. Как будто враг еще не подошел, а город уже пуст.

Невидимая дверь между колоннами отворилась плавно, без скрипа, и вошла старая женщина в тяжелом фиолетовом бархатном платье. Постояла, странная, разглядывая движение мысли в себе и, не поняв, подошла к спящему и осторожно коснулась его плеча. Спящий дрогнул, открыл глаза и улыбнулся беззаботно. Она взяла один из стульев, села рядом и взглянула в таинственные глаза молодого человека, отыскивая родственный огонь, могущий высветить внутреннюю пустоту. Молодой человек помотал головой, стряхивая клочья сна, выпрямился, провел рукой по волосам, снова улыбнулся открыто и бездумно и посмотрел на потолок.

— Я помню этих амурчиков, тетя Агата, — сказал он, старательно выговаривая согласные. — Кажется, амурщики были тощее, теперь потолщали.

— Ты не можешь их помнить, Антонио, — улыбнулась она, — ты их не видел. Никогда.

— Мне рассказывали, и потому я помню, — беззаботно утвердил он. — Они точь-в-точь такие, как я их себе представлял... И вы такая же, как я себе представлял. И все здесь так, как мне виделось в моих планах и фантазиях... Si, nell'intero [14] да, в целом (ит.) .