Я еще должен и извиняться! Ну ладно.
Глянул так злобно.
— Счастливчик! — говорит.
И ушел.
Боже мой! Что случилось с ним? И, боже мой, что случилось со мной? Почему все ушло? В чем ошибка? И вдруг понял: а никакой ошибки и нет! Глупо думать, что жизнь будет идти, а все тебя по-прежнему будут любить!
Все нормально. Нормальный ход.
Звонок. Звонок. Я подхожу, снимаю трубку.
— Алле. Кто это говорит? — говорит тоненький голосок.
— Это, — говорю, — говорит совершенно другой человек!
— Ой, — голосок. — Как интересно!
«А что делать?» — с отчаянием думаю я.
Теперь будет говорить, что я отбил у него девушку! Обошел по службе и отбил у него девушку. Хотя это далеко и не так. Хотя это далеко и не так...
то, вообще, за дела?
Позвонили, вошли.
— Вызывали? — спрашивают.
— Не помню, — говорю.
И так уже словно виноватым себя чувствую, что не вызывал. Хотя еще не знаю — кого.
Подошли к телевизору, один ногой его пнул. Тот так закачался на ножках, затрясся, как желе.
— Ножки, — говорят, — отвинтить придется.
— Пожалуйста, пожалуйста, — говорю.
Свинтили ножки, подали мне. Долго думали, к чему бы еще придраться. Взяли все же, со вздохом понесли. Один, побойчее, в дверях поворачивается, подмигивает:
— Ловко мы у тебя, хозяин, телевизор увели? Кто такие — неизвестно. Куда увезли — непонятно. И квитанции никакой не оставили.
Я так улыбнулся, понимающе (хотя непонятно, в общем, что же я, собственно, понимал?).
Уехали они, а я долго так, часа еще полтора, с такой улыбкой ходил, фальшиво-радостной.
Только потом начал соображать: а чего я, собственно, веселюсь? Действительно ведь: кто такие — неизвестно, куда увезли — непонятно. И квитанции никакой не оставили.
— Да нет, — стал себя уговаривать (главное ведь — себя уговорить), — вряд ли в таком варианте стали бы они так уж на отвинчивании ножек настаивать!
Но не успокоило это меня, отнюдь! Уж я-то знаю — именно так, странно, непонятно, все на свете и происходит!
— Да нет, — снова уговариваю себя, — ведь лень им было, явно лень! Явно не хотели они его брать!
Ну и что? Все так. Конечно, они и время тянули, и ножки отвинчивали, всячески уклонялись от этого дела. Да только не удалось! Слишком уж условия идеальные я им создал. Я всем всегда идеальные условия создаю. Думаю, если б из голенища у него со стуком нож выпал, я бы дернулся так, отвернулся, сделал вид, что не заметил. И не из страха, а так, из боязни неловкости.
Что телевизор, ерунда, главное, чтоб неловкости не было!
И что интересно, они ведь действительно в телеателье его повезли, где они и работают. И починят действительно. А дальше — уж как я рассужу.
Как я это понял — моментально мне тяжело стало. Вот еще забота! Не люблю я таких дел! Украли бы — и ладно. А тут еще на меня какие-то функции взвалили!
Теперь надо ехать, разбираться.
А как я из квартиры выйду?
Тут недавно зашел какой-то человек с улицы. В ванной захотел помыться. Помылся и все одиннадцать нижних этажей залил.
— Извините! — говорит.
И ушел.
А я теперь поэтому домой только глубокой ночью прихожу или уж вообще не выхожу, по комнатам на цыпочках хожу.
Стою у дверей, прислушиваюсь, как лифт гудит. Чтобы паузу выбрать, когда на лестнице никого не будет.
Да-а-а, ну и жизнь я себе создал!
О! Выскочил, пробежал по площадке, бесшумно, как мышка. Пластмассовую кнопку нажал, она сразу красным светом налилась, розовый палец просветила, белый ноготь. Спустился наконец, на улицу выскочил, сердце так и прыгает, наискосок. Никогда еще так не волновался — ни на работе, ни в личной жизни.
Что, вообще, за дела?
«Неужели, — думаю, — такие люди есть, что способны из-за стеснительности от своего телевизора отказаться?»
Есть, конечно! И сколько угодно! Эти обитательницы отдельных кооперативных квартир, что разучиваются постепенно посторонним людям в глаза смотреть. Каждое слово для которых с незнакомыми — мука адская!
Подбегаешь к очереди «Прием посуды», просишь: «Возьмите бутылку, хоть за пятачок, — на автобус опаздываю!»
И вдруг — все так мрачно отводят глаза.
И это я знаю уже в себе!
Пошел недавно на концерт, отдохнуть.
Певец Барашкин ходит с микрофоном по проходу в блестящем, переливающемся костюме — и вдруг подходит ко мне, обнимает и рукой еще машет: подпевай!
Читать дальше