Валерий Попов - Жизнь удалась [Повесть и рассказы]

За оврагом задребезжал какой-то движок, и тело стало наполняться живым током, но вот мотор с завыванием смолк, и снова внутри наступила пустота и дурнота.

— Ну давай, давай! — шептал автор.

Движок снова застучал и снова с завыванием смолк.

Раздались глухие голоса спорящих: один хотел снова включить мотор, другой вроде бы запрещал.

Второй все-таки победил, и движок так больше и не включился.

...Директор долго скандалил с режиссером, доказывая, что похороны автора не предусмотрены сметой фильма, но наконец злобно изыскал какие-то средства и дал распоряжение.

Пал Баныч, Отвал Степаныч и Маньяк Тимофеич, крепко подумав, из остатков досок сколотили гроб, только одна сторона почему-то вышла длиннее другой.

Композитор, ни о чем не догадываясь, всюду искал автора, но не нашел. Обнаружил холмик с надписью и сел ждать.

Через день после похорон оператор рано утром вышел из гостиницы. Он закаливал организм и купался в любую погоду. Он спустился со ступенек и обомлел.

За ночь широкий газон перед домом покрылся какими-то странными цветами — перламутровыми, закрученными, мутно-прозрачными. Они покрывали все стебли, сверху донизу. Он подошел ближе и увидел, что это улитки. Солнечный зайчик дрожал на стене дома, неизвестно как пробившись среди листьев.

Был отпуск, я купался в реке.

— Привет! — вдруг проговорила какая-то голова, выныривая.

— ...Привет.

— Не узнаешь, что ли?

— Да как-то, понимаешь, — забормотал я, — обычно люди ассоциируются с какой-то определенной средой... Поэтому, когда их встречаешь...

— Маркелов я!

— А-а-а...

— В Англию хотим тебя послать.

— Меня?

— Ну а кого же еще? Работаешь ты нормально, в быту ровен...

И действительно!

— Через сколько дней выезжать?

— Через два.

— Так быстро?

— Так вышло. Понимаешь, сначала хотели другого послать, а потом выяснилось...

В тот же вечер я помчался в город, помылся на следующий день в ванной, стал собираться. На полочке три помазка — на разных жизненных изгибах покупал я себе новые помазки, — стояли вроде бы безразлично, а сами, ясное дело, ждали: кого же из них я в Англию возьму? Ладно уж, возьму всех трех, думаю, в контрабанде меня не обвинят?

Взял еще крем «После бритья», а заодно и «После битья», а заодно и «После питья», а заодно уж и «После житья».

На аэродроме мы долго заполняли разные карточки, проходили магнитное кольцо. Наконец нас выпустили на летное поле.

Шаркая по плитам, мы шли к самолету. Молча стали подниматься по трапу... Глухо, среди мягких кресел с чехлами, прозвучали слова стюардессы.

В самолете все почти молчали, чувствовалась важность момента, — многие впервые покидали родной континент!

Самолет мягко взлетел. Все придвинулись к иллюминаторам.

— Ну почему я? Почему именно я? — приставал я с вопросами к моему соседу.

— Каждый имеет право поехать! — наконец ответил мне он.

И действительно! Почему не я? Окончил два института. Работаю нормально. В быту ровен. Чем плохо?

К сожалению, Европа лежала под облаками, и не верилось, что там, внизу, теперь — Бельгия, теперь — Франция, под такими привычными, абсолютно знакомыми на вид облаками.

...После долгого ровного гуда самолет начало трясти, мимо иллюминаторов летела мгла, — самолет снижался над Англией.

Все сидели неподвижно, прижавшись спинами к креслам, иногда гулко глотая слюну. Самолет то снижался, то снова заворачивал вверх, — по салону проносился тяжкий вздох. Во время очередного спуска-падения косо, в неожиданном месте (почти что наверху), показалась земля: вспаханное поле, похожее на отпечаток ботинка из двух половинок — каблука и подошвы, у каблука — красивый белый дом, высотой с коробок.

Потом все понеслось навстречу: блестящая река, кустарник, полосатая вышка... удар — и мимо уже мелькают полосатые оранжево-черные бензовозы, трапы, стоящие рядом с полосой.

В аэропорту во время контроля все молчали. А когда мы вышли на маленькую треугольную площадь с невысокими учреждениями, меня охватило ощущение сна: все другое! Другая раскраска всего, медленно и беззвучно проезжают черные коробчатые такси, люди двигаются иначе.

Подали автобус с зеркальными стеклами, прозрачными изнутри автобуса и отражающими улицы.

Автобус тронулся. Пожилая полная женщина, встретившая нас, что-то говорила в микрофон по-русски, но я еще ничего не понимал, — ватное ощущение полета продолжалось, тем более что автобус мчался по высокой эстакаде, острые крыши тесно составленных домиков мелькали внизу.