Валерий Попов - Что посеешь...

Тут опять пошли работы, пшеница поспела, стали убирать, некоторые мужчины вернулись домой, но рожь так и осталась некошеная, осыпалась, её потом скосили на корм скоту.

На следующий год я уже стала дивчина взрослая, начали заглядывать сваты, и вот опять беда — год выдался такой сухой, ничего не выросло, ни хлеб, ни овощи. Голод, люди стали разъезжаться, кто куда, но меня отдали замуж по соседству, сказали — мы уедем, а ты будешь присматривать дом. Я осталась в чужих людях, мне было семнадцать лет и я стала тосковать, плакать. Семья была не как наша, работы много, свекровь больная, дети у неё были маленькие, пять человек, и всё это навалилось на меня — и голод, и все заботы: траву рвать, сушить, толочь в хлебы. Всё это на мне отыгрывалось, а мы были уже в колхозе, муж мой Пётр был трактористом. Три года мы прожили, у меня уже было трое детей, и опять пошла засуха, но в колхозе стали помогать тем, кто работал, стали давать по пятьсот грамм хлеба и двести грамм пшена, наш Пётр стал носить паёк, и так мы выжили...» Я отложил тетрадку, прислушался. Была уже глубокая ночь, но на кухне кто-то брякал посудой. Я пошёл туда. Дед сидел за столом и пил молоко.

— Да-а! — проговорил я, показывая тетрадку. — А я и не знал всех подробностей, как всё это происходило. И про многих людей тут не знал: про прадеда Ивана и про прапрадеда, — я заглянул в тетрадку, — Андрея.

— Да ты и про меня-то ничего не знаешь! — обиженно проговорил он.

— А ты же не рассказываешь ничего! — выкрутился я. — Значит, в семь лет ты уже пахал на быках в коммуне?

— Не пахал — только погонял! — весело глянув на меня, сказал дед.

— А гражданскую войну помнишь?

— А как же! Помню, начался в деревне бой — мы все, дети и женщины, залезли в подпол, и вдруг я зачем-то вылез во двор. Не помню зачем — помню только, чей-то цыплёнок в огород забежал, суматошно так бегает, вокруг пули свистят, а я почему-то этого цыплёнка ловлю. Очень даже хорошо помню, словно было вчера.

— А помнишь, как твой отец коммуну организовал?

— Многое помню. Однажды сидим мы дома, вдруг сосед прибегает: «Там отца вашего в правлении убить хотят!» Мать села на скамейку и встать не может. А я побежал туда, вбегаю в правление, гляжу — трое мужиков на отца наступают! «Батя! — я тут как закричу. — Там Мишка на коне прискакал, тебя зовёт!» А Мишка — это был старший брат, намного старше меня...

— Знаю. — Я уже солидно потряс тетрадкой. — Знаю. Читал.

— Он уже в Красной Армии служил. Он давно уже всё соображал. Помню, начинал учиться я, в первом классе. Тогда мы ещё по дореволюционным учебникам учились. И была там, помню, такая стихотворная строчка:

Я учу наизусть.

Михаил рядом стоит и смеётся: «Ты лучше так скажи: «И молитву люди в глупости творят»!»

Я снова учу: «...в простоте творят!» А Михаил: «В глупости творят!» — и хохочет.

А тут он уже в Красной Армии был — и мужики это знали.

Отошли от отца: «Ладно. После договорим».

Пошли мы с отцом на улицу, он говорит: «Ну спасибо, вовремя поспел. Надолго ли Мишка приехал?» Я радостно ему: «А он не приехал — я наврал!»

Вдруг он мне — бац! — подзатыльник: «А врать не учись!»

Ну ладно. — Дед встал. — Спи иди!

Проснулся я очень рано, оттого что услышал, как дед собирается. Я вышел в прихожую — дед уже натягивал пальто.

— Ты куда? — удивился я.

— Надо, — сказал он.

— Так воскресенье же сегодня!

— Люди там меня ждут. Посевная у нас идёт.

— Как посевная? Сейчас же осень?

— Ну и что?

— А посевная ведь весной только бывает!

— Ты уверен?

— Конечно!

— Эх ты... внук агронома, правнук крестьянина! — с жалостью поглядев на меня, проговорил дед.

— А можно... я поеду с тобой?

Дед как-то по-новому посмотрел на меня.

— Ну, иди тогда родителей своих буди! — проговорил он.

Через полчаса мы ехали с дедом в электричке.

— Ну а потом как ты жил? — когда электричка тронулась, спросил я. — Школу-то кончил?

— Ну, до этого ещё много чего произошло. До этого мы ещё всей семьёй (кроме Насти, которую замуж выдали) в Среднюю Азию ездили.

— Зачем?

— Дело в том, что тогда, в двадцатые годы, небывалая засуха началась и из-за этого неурожай и страшный голод. Все стали разъезжаться, чтобы спастись, и наш отец предложил в Среднюю Азию поехать: там у него знакомые оставались с той поры, когда он от полиции туда убегал. Ну, собрали, что было, оставили Настю дом сторожить, а сами сели в поезд и поехали.