Валерий Попов - Новая Шехерезада [Повесть и рассказы]

— Точно! — Николай говорит.

Узнали телефон нашего отделения, набрали номер... Знакомый голос!

— Алле! — взволнованно Николай залопотал. — Это дежурный?! А это мы!.. Не забыли еще нас?.. Ну да!.. Хотим вас пригласить — в смысле, когда освободитесь, — на ночной кекс!.. Адрес какой? — на меня посмотрел, потом вдруг неожиданно трубку повесил. — Ишь, хитренький какой — адрес ему!..

Кекс почему-то слегка сгорел. Пожевали кекса, запили оробеловкой. Помолчали.

— Ну... чего такой грустный? — Николая спрашиваю.

— Я не грустный, я — надменный! — Николай отвечает.

— Вот — так и спи давай! — говорю. — Очень тебе идет.

Утром я проснулся, вскочил, крякнув, принял ледяной душ, гикнув, выпил чашечку кофе... Кран вдруг распелся — тоже, певец!

Выскочили на улицу.

— Ну все — я пойду! — Николай говорит.

— Давай. Я буду тебе махать.

— А я буду постепенно уменьшаться.

— Договорились! — руки пожали.

— Только должен сперва понюхать розу — давно не нюхал роз! — Николай говорит. Решительно, прямо по газону, пошел к кустам. Какой-то общественник погнался за ним — но Николай, нюхнув розу, увернулся от него, выскочил на проезжую часть. Мимо с ужасным почему-то грохотом мчалась телега, Николай боком вскочил на нее, помахал общественнику (и мне, надеюсь?) рукой и унесся вдаль.

Прощай, милый! Гуляй, веселись — запасайся легкомыслием на черный день!..

Часть ласточек реяла высоко, часть, на всякий случай, низко. Я сел в автобус.

На моем этаже, в соседней квартире, жил Шах.

Жизнь он вел загадочную, появлялся редко — но у дверей его часто дежурили Шехерезады — видимо, с отрубленными уже головами — судя по тому, что больше он их к себе не пускал.

Безголовые и меня интересуют мало, поэтому я, не вступая в контакты, скромненько проходил к себе, иногда только на просьбу дать закурить с расстроенным видом отвечал, что — увы, курить-то как раз и не курю!

Но эта, которую миновать мне не удалось, имела какой-то особенно растерзанный вид — морально растерзанный... я невольно задержал на ней взгляд... может быть, еще потому, что правую ногу она держала как-то неестественно. Рядом с ногой стоял туго набитый кожаный чемодан.

— Извините! — надменно проговорила она, увидев, что я торопливо вставляю ключ в дверь. — Не могла бы я попросить вас об одном одолжении?

Смешна и жалка надменность на лестничной клетке. Я даже смутился: неудобно было на это смотреть.

— Да. Слушаю вас, — глядя в сторону, пробормотал я.

— Не могу ли я от вас позвонить? — произнесла она.

— Ну... если не в другой город — то пожалуйста! — сказал я.

— А что — в другой нельзя? — она смерила меня взглядом, мол, что за пигмеи тут живут?!

— Ну пожалуйста... если заплатите, — ответил я.

— Разумеется, заплачу! — с презрением произнесла она.

— А-а-а — ну тогда пожалуйста! — я отпер свою дверь.

Когда она проходила, я сбоку подробно рассмотрел ее: высокая, стройная брюнетка, правда чуть припадающая на правую ногу.

В прихожей я снял с нее слегка грязноватый белый плащ. Она осталась в черных бархатных брюках, в белой кружевной блузке с черным бантом: дерзкое смешение в одежде светской сдержанности с элементами артистизма. Я указал ей на кресло в комнате, возле круглого стола. Церемонно, показывая воспитанность, она коротким кивком поблагодарила и опустилась в кресло — да, правая ножка гнулась у нее довольно-таки плохо.

Прекрасно воспитанные люди, мы понимали, что сразу же хвататься за телефон бестактно, — некоторое время мы выжидали.

— Могу я попросить у вас стакан воды? — великосветским тоном проговорила она. При этом, судя по голосу, подразумевалась вода из хрустального кувшина, из лесного родничка, из источника Виши — но никак не из вульгарного водопровода.

— Молоко будешь? — заглянув в холодильник, запанибратским тоном произнес я.

Это явно не понравилось ей — взмахнув ресницами, она смерила меня взглядом.

— Ну хорошо, — сдаваясь, с тяжким вздохом произнесла она.

Я набухал ей молока. Она сделала глоток. Мимолетно — но так, чтобы я заметил, — она поморщилась: молоко, разумеется, было далеко не королевское, но что поделаешь — приходится пить!