Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

У меня другой идеал. Наша лестница, по которой мы спускались, уходила в подвал, и там, за дверью вправо, жила Клавдия Петровна, дворничиха, женщина суровая, но благородная, оказавшаяся в дворничихах, видимо, по необходимости.

У нее был сын, Юра Петров, коренастый блондин, всегда в белой, чистой рубашке. До сей поры моей жизни никто не вызывал у меня такого озноба восхищения, как он.

Помню, мы играем под аркой тонкими звонкими пятаками в пристенок, выискивая места, где штукатурка скололась и краснеет кирпич: удар звонче, пятак дальше летит. Солнце и зной косо стоят в темноте арки. Как-то небрежно появляется Юра, в белой рубашке, легкомысленно чмокая мороженым.

— Ну как? — подобострастно спрашиваем мы его.

— Отлично, разумеется! — произносит он.

Мы цепенеем. Ответ этот означает, что он на отлично — как и предыдущие — сдал последний экзамен на аттестат зрелости — и при этом улыбается спокойно и слегка небрежно!

У меня сладко ноет в позвоночнике... Вот так пойти, почти не готовясь, и сдать самому первому из всех, как бы мимоходом, и небрежно вернуться!..

Какая-то дрожь начинается у меня, когда он рядом. Бог с ними, с учителями, а тем более — с тупыми и грубыми учениками — но он-то, он-то должен почувствовать, кто я!

Я бы и сам не мог тогда этого объяснить — кто же я? Я! И с ликованьем я замечаю, что он — первый в мире — меня видит! Не родители (которые знают меня как сына), а видит и различает меня чужой умный человек!

Мы идем с ним по улице Маяковского, в среднем — доставая ему до локтя. На деревянном щите — крупные буквы: «День открытых дверей».

— День отрытых зверей! — громко (чтобы он меня услышал), указывая на щит (чтобы он меня понял), восклицаю я.

И он понимает — и его одобрительная улыбка подстегивает остальных.

— День... откопанных животных! День... мертвых людей! — тщетно тягаясь со мной, кричат остальные. Но — разрыв очевиден, и Юра оценивает это.

— Да нет... Валера у нас получше соображает, чем вы! — улыбается Юра.

Душа моя ликующе взлетает. Был ли в моей жизни лучший момент, чем этот?!

Именно Юра Петров в самое смутное время моей жизни зарядил меня чем-то толковым, складным, как раз тогда, когда другие ровесники мои наполнялись дурью.

Помню Первое мая, сухое и солнечное утро. На тарелке передо мной — холодная, мягкая буженина, сделанная бабушкой. Вдруг рябой светлый зайчик со скоростью, не доступной материальным предметам, проскальзывает через комнату, потом возвращается, дрожит на потолке.

Я подскакиваю к окну. На другой, солнечной стороне улицы, на чистом ровном асфальте стоят мои друзья — и снисходительно сощурясь на солнце — Юра Петров с зеркальцем в руках, исключительно по случаю праздника взявший в руки такой несерьезный предмет, как зеркало, и занявшийся пусканием зайчиков... но праздник, что делать! — говорит его улыбка.

Через холодный мраморный подъезд, радостно на ходу ощущая появившуюся только сегодня разницу мраморного холода подъезда и сухой теплой улицы, я выскакиваю на чистый тротуар — такого не бывало потом никогда.

Рябые, иногда вдруг побежавшие в стороны, отражения чистых стекол на темной части. Улыбающиеся друзья вместе с Юрой приближаются ко мне. Не забыли, взяли меня с собой!

Мы сворачиваем из переулка на улицу, идем в сторону Невского. Я гляжу, как вымыты, причесаны, аккуратно одеты друзья — это тоже ради Юры Петрова, являющего пример!

Невский отгорожен грузовиками и милицией, туда не пройти. Надо — быстро и четко решаем мы — идти в обход, через Пестеля к Летнему саду. Быстро, деловито мы делаем пробег, и вот подходим к высокой плетеной его решетке. И вот мы стоим на розовых гранитных тумбах, вцепившись в чугунные узоры — а за ними, по набережной, сотрясая все вокруг, тяжелые тягачи тащат задранные кверху пушки, длинные, почти бесконечные ракеты в чехлах. Юра, склонившись к нам, снисходительно комментирует парад, небрежно отщелкивая названия пушек и ракет... Он знает все! Наконец, грохот обрывается, но некоторое время еще уши заложены. Мы молча идем через сад обратно, уши, с щелчком, внезапно откупориваются и блаженный океан звуков входит в тебя: то нарастающий, то спадающий шелест листьев, плеск воды у шершавых гранитных берегов.

— Ничего серьезного не показали, — небрежно произносит Юра, и мое сердце тоже ненадолго наполняется высокомерием и искушенностью.

Внезапно оказывается, что обстановка резко изменилась: грузовики, перегораживают улицу там, где мы совсем недавно проходили.