Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

Он удалился через балкон... Своеобразная тут атмосфера!

Только начал одыхиваться, чаю хлебнул — вдруг замок сочно захрустел — ключ поворачивался...

— Быстро сюда!

— Куда?

— В мусорное ведро!

Свернулся калачиком среди объедков, накрыла крышкой... Усталые шаги!

— Где до сих пор носило тебя? Раньше прийти не мог?!..

Смело, смело!

Молчит почему-то в ответ... только сопит... может — не слышит ничего, уши оторвали?

— Нет, нет — нечего сразу рассиживаться... выкинь мусорное ведро — твоя обязанность!

Приятная, надо сказать, обязанность! Я сжался...

Тяжелые шаги приблизились... поднял ведро... Да — сила есть! Он вышел на площадку... грохнул крышкой мусоропровода... почему-то вздохнул... опрокинул... Понеслась!.. ударяясь, как биллиардный шар, я пролетел через девятнадцать этажей, вывалился... женщина, которая мусоропроводом заведует, почистила меня щеточкой... Формально все неплохо...

Но после моего низвержения в мусоропровод со мной довольно-таки странная вещь произошла: забыл, кем я был, с блуждающим взглядом вошел в свой кабинет, долго, тупо глядел на свои бумаги — ничего не понимал, так же тупо — на жену и детей, потом, вскрикнув, выбежал на улицу. Две недели не помню где блуждал, потом рваный, в рубахе навыпуск, босой — в стиле кантри — явился перед ней... Она как раз со своим красавцем-муженьком в гладкой, с иголочки, форме, в такой же новенький сияющий «Жигуленок» садилась. Увидев меня, как бы испугалась, к мужу своему кокетливо прижалась: «Ой, Володька! Кто это?»

— Это, видимо, социально незащищенное лицо, — вдумчиво-интеллигентно Володька говорит. — Дать ему денег?

— Дайте, дайте! — я безумно закричал.

Он полез в свой элегантный, я бы даже сказал, вычурный кошелек (стыдно военнослужащему такие декадентские кошельки иметь!), пошуровал там пальчиком, вытащил полтинник, протянул.

Я жадно его схватил, тут же лихорадочно «на зуб» попробовал — глаза мои радостно загорелись, бухнулся тут же ничком в грязь, стал бить поклоны.

Следующая картинка: я стою на углу, жадно ем пирожок вместе с промасленной бумагой, и мимо, обдав меня дополнительной грязью, проехал «Жигуленок», пронизанный солнцем, и я через заднее стекло с радужным отливом увидел, что в нем всего одна голова. И тут же рядом со мной она появилась, стояла как бы «не-пришей-не-пристегни», лучезарно раскланивалась с проходящими офицерами: «Здрас-с-с-сьт!», «Добрый день!» — и как только «Жигуленок» скрылся из виду, вцепилась мне в рукав, яростно зашипела:

— Ты что, ваще, с ума сошел — являться в такой момент, да еще в подобном виде?.. «Здрассьт! Добрый день!.. Вот — мой дядя из Сызрани приехал, немножко того...»

Я — «дядя из Сызрани», да еще «немножко того»? Вырвал свой рукав, оставив половину, пошел...

— Да — своеобразный у вас дядя... — вслед донеслось.

Снова догнала, уже за оградой сада.

— Ну, миленький... ну стой...

Грудь ее высоко вздымалась... что есть, то есть!

— Ты что — всерьез обиделся, дурачок?

Я остановился, обиженно сопя.

— Скажи — ты дворником хочешь стать?

Я изумленно уставился на нее... откуда знает она, что я был уже дворником, и люблю... да, адская проницательность, за внешним обликом дурочки-капризницы у нее присутствовала...

— Дворником?.. Смотря где? — самолюбиво ответил.

— Где-где... в моем доме — где же еще, идиот! — пихнула меня крутым бедром. — Ну, — кинула вокруг быстрый взгляд. — Может — рухнем?

— Извини, — горделиво высвободился. — Для этого я слишком шикарно одет!

И в тот день, когда я с метлой, в клеенчатом фартуке, в валенках с галошами, в бороде «лопатой» — все, как положено! — стоял в воротах железной ограды — Володька, возвратившись, был изумлен моим воцарением, но демократично поздоровался — а я, как и положено такому важному человеку, хмуро не прореагировал, — смотреть еще на всякую шушеру, шмыгающую туда-сюда.

Ограду я запирал в восемь вечера — минута в минуту, по нашему расписанию: нечего ориентироваться на голь-шантрапу, что шатается ночи напролет неизвестно где! Все солидные люди уже дома в семь часов, телевизоры смотрят, а не шляются ни попадя где... Тут я особенно ихнюю гулящую парочку невзлюбил: все бы им симоны-гулимоны, что ни вечер — то в гости, то на концерты! Другие уж знали мой нрав, а эти словно и знать ничего не знали: рассчитывали, может быть, на личную мою снисходительность, но у меня порядок для всех одинаковый — ворота на запор в восемь часов, лифт отключал половина восьмого... Не хотите порядка — на улице живите! Может, кто обзывал меня ретроградом — меня это не трогало: порядок есть порядок!