Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

Главное тут, похоже, — угодить ему.

— Ну хорошо... А... где?

— Да тут... — Судя по движению воздуха, он засуетился. — Да мы с вами такого наделаем! — радостно сказал он. — Понимаете, главное в нашей работе — имидж. — Он бережно прикоснулся к полотенцу. — Создать его нелегко, — снова в нем заиграла гордость, — а разрушить, особенно в наши дни...

«Когда нет ничего святого» — должно, очевидно, следовать за этим?

Он уже меня куда-то бережно вел.

— Тут осторожней, пожалуйста!

Опять мне за всех отвечать! Хотя Петр вроде все знает наперед (или — на назад), но надо, я думаю, его подкорректировать...

Сели на что-то мягкое. Аромат бензина. Качнуло сначала назад, потом вперед.

— Куда едем-то?

— К морякам, военным.

— Ого!

— Вот тебе и «ого»! — проговорил Петр ликуя и на радостях перейдя на «ты».

Зачем военные моряки-то?.. Революционные матросы? Видать, Петро сразу решил взять за рога ситуацию в регионе.

Имидж только зверски болит!

— Можно сказать — земной шарик держат в руках! — с треском переключая скорости, сообщал Петр. — А зачем — не знают!

Придется им объяснять?

— Зажмурься теперь!

— Зачем? Повязочки мало, что ли?

— База секретная все-таки!

— А!

Соленым ветром подуло, потом обрезало. Вошли в какое-то помещение, поднялись по крутой лесенке... видно, на сцену.

— Волнуетесь?

— Да.

Громогласное объявление по трансляции: «Всем свободным от вахты собраться в зале. Приехал лектор». Сразу уж — лектор! Пытался волосики, которые из-под полотенца торчали, слегка пригладить.

Гулкий зал. Шум — как волны. Петро стал рассказывать морячкам, что я как бы железная маска, которая поклялась вечно (?!) носить повязку, напоминающую ей (мне?) про годы (?!) унижения и позора (?!), испытанные мной при прежнем режиме. Но сегодня, в такой день, она (я?) решилась снять повязку и показать свое лицо. Жидкие аплодисменты. Торжественно смотал с моего лица портянку. Аплодисменты еще более жидкие. Судя по сбивчивым Петровым объяснениям, все, похоже, надеялись бабу увидеть. Ничего, поправим.

В зале негусто совсем сидят матросики, в основном в отдалении, в полутьме, — к лектору вовсе не рвутся. Все в будничных, застиранных, серо-голубых фланелевых робах (сам на флоте служил), на левом кармашке пришиты тряпочки с указанием БЧ — боевой части, — на корабле их несколько. Впереди только один матросик сидит, бледно-рыжий, БЧ-2. Это, кажется, радиолокационная?

— Савелий! Ты чего вперед вылез? В артисты метишь? — цеплялись к бледно-рыжему, он бойко всем отвечал: чувствовалось, что он у них лидер и клоун по совместительству, поэтому выставился.

Глядя на него, я начал рассказывать, как десять лет назад тут в тюрьму загремел, правда ненадолго. И направили меня в «пресс-хату», чтоб уголовники из меня выбили нужные показания. Но главный там, Гера, вдруг проникся ко мне и решил не бить, а «компрессик» сделать — вот этим полотенчиком. Лицо как бы все избитое, но кости целы. Так что и там хорошие люди оказались!

— Так ты за Геру нам тут агитируешь? — встал в глубине зала мичман, видимо воспитатель.

И Петро крякнул испуганно: не на того работаешь!

— Нет. С Герой я вам встречаться не советую!

Смешки в зале — уже в мою пользу.

— Тем более в роли губернатора!

Хохот. А у меня ужас: Гера узнает наверняка, что я выступил против него, — и «имидж» мой доработает до точки! Но — надо сказать!

— А в тюряге за что оказался? Спер что-нибудь? — Рыжий брал реванш.

— Да нет... не спер.

Стал рассказывать, как при прежнем тоталитарном режиме в роскошный Морской вокзал, построенный к какому-то юбилею Брежнева, не пускали ночевать народ, чтобы мебель не пачкали. И пришлось мне вспылить, когда беременную женщину из дверей выпихнули.

— От тебя хоть беременная-то? — крикнул рыжий.

— ...Нет. Но мне она понравилась.

Засмеялись.

— А как вы... вспылили? — вдумчивый, интеллигентный парнишка спросил.

— Булыжник кинул... И попал — случайно, наверное, — в «СЛАВУ КПСС!».

— Так нарочно — или случайно? — пристал рыжий «затейник».

— Честно... случайно! — ответил я.

— А сейчас хоть... пускают в вокзал ночью? — неожиданный чей-то вопрос.

Тут я растерялся:

— Пускают... наверное.

— Вы лучше нам вот что скажите, — въедливый мичман спросил. — Вот вы, диссиденты, боролись с нашей системой за лучшую жизнь. Так почему же она такая паршивая стала?

Все почему-то радостно захохотали.

— Ну почему ж она такая паршивая? Такая, как вы сделаете.