Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

— А может, нет политической окраски? — Я попытался взбодриться. — Не видел никто!

— Скажи лучше, кто подначил тебя? — спросил чубатый.

Есть окраска!

Сказать им — Кто? Все равно не достанут!.. Но начинать отношения с Ним с доносительства? Вряд ли тогда полюбит!

— На что... подначил-то? — заныл я.

— Не дури! — рявкнул лысый. — Твои же дружки расскажут нам... что ты допускал... неоднократные выпады в адрес КПСС.

Да я и слова-то такого не знаю! — хотел воскликнуть я, но не воскликнул. Усугубит!.. Ну, дядя, подвел Ты меня! — я глянул вверх. В политику вмешался? А говорил, что лишь небесный царь нас интересует. Сказать? Тогда чем я буду лучше Иуды? Ничем! Охо-хо, тошнехонько! — как мой земной батя говорит. Лысый, шепнув что-то на ухо чубатому, быстро вышел. Чубатый, к моему изумлению, проводил его ненавидящим взглядом. Потом вдруг пригнулся ко мне и зашептал:

— Ты правильно сделал! Молоток! Я сам ее, суку, ненавижу!

Я в ужасе отпрянул. Кого... он ненавидит? Я похолодел. Не целил я ни в какие буквы, случайно рука подвихнулась, камень швырял абсолютно аполитично.

— Кого... ее? — произнес я шепотом минуту спустя. Неудобно, наверно, оставлять без ответа его горячий порыв?

— Ее, суку... Совдепию нашу! — произнес чубатый почти вслух.

А-а-а... Совдепию... Я вытер внезапный пот... это полегче, наверное, чем КПСС... хотя не намного.

— Я тебя вытащу, — шепнул чубатый.

Ч-черт! Такого горячего взаимодействия я не ждал! То есть слышал, конечно, что они парами ходят: один следователь злой, другой — добрый... но не в такой же степени? Я даже засмущался — его любви я вряд ли достоин: аполитично ведь кидал, честное слово!.. Но ему неловко, наверное, это говорить? Значит, обмануть его в лучших чувствах?

Я вздохнул. Явился лысый, бодрый и веселый.

— Ну вот, с дружками твоими побеседовали! — Он потер ладошки. — Подпишут как миленькие все, что надо! Но ты их должен понять! — Вдруг обнаружилось, что и он добр, — Твой дружок Жоз... без футбола — пустое место. А Кир твой... в священники метит! Так в патриархию уже вызывали его — дали понять, что в ближайшем будущем!.. Сам понимаешь, без нашего благословения... — Он развел маленькие ручонки. — Вот так. Ну а девка твоя, — (моя?) — сам понимаешь, своей работой повязана!

Он налил из пыльного графина воды и с наслаждением выпил.

— Ну, а ты как? — Он дружески глянул на меня.

— Я как? Да пока никак... — промямлил я.

— Поможем! — бодро проговорил лысый и, что-то шепнув чубатому на ухо, вышел.

Тот с ненавистью поглядел ему вслед и прошептал:

— Сталинист херов! Хочет пресс-хату тебе прописать!

— А... что это такое... пресс-хата? — пролепетал я.

— Да примерно то же самое... что просто пресс! — Он жалостливо глядел на меня, словно прикидывая: выдержу ли?

— Ну ничего... я все тебе сделаю, — шепнул он тихо настолько, что мне как бы и померещилось.

Что — все? Все для пресс-хаты? С этим вроде бы и лысый справляется?.. Расспрашивать было неудобно.

— Уведите заключенного! — подняв трубку, вдруг рявкнул он.

Приученный уже к шепоту, я вздрогнул.

Полуголый тип с татуировкой «Гера» явно теперь проявлял ко мне интерес: видно, проинструктирован.

— Ни за что взяли? Понятно! — абсолютно издевательски повторял он.

Стукнула, откинувшись, дверь, и вошел еще один — ничуть не лучшая харя... «Не лучшая харя» — это я запомню. Надо запомнить! Какая-то просто болдинская осень в тюрьме!

— Шо... этот? Тю! — проговорил вошедший разочарованно, увидев меня.

— Ничего... меньше работы, — усмехнулся Гера.

— Наверх давай... оттуда падать будешь! — скомандовал вошедший.

Я покорно полез. Ну что ж... если хочет Бог, чтоб я пострадал по политическим мотивам, — пострадаю по политическим... Хотя логику Его отказываюсь понимать! Почему-то вместо радости — всякие гадости! Ну хорошо. Как надо падать?

Две пары добрых глаз всплыли у койки.

— Нам велено тебе кости переломать, — проговорил ласково Гера. — Но ты нравишься нам... Мы по-другому сделаем.

Как?

— Полотенчиком обвяжем тебя, — прошептал он. — Видок будет что надо... зато кости целы.

Что-то все тут перешли на шепот.

— ...Полотенчиком? — обрадовался я неизвестно чему.

— Полотенчиком! — ласково подтвердил Гepa.

Он вытащил из-под своего матраса вафельное полотенце, «выстрелил» им, растянув резко, как бы демонстрируя, словно фокусник: ничего нет. Потом он вдруг открыл «барашек» на трубе, пустил в унитазе воду, окунул туда полотенчико, поболтал им.