Валерий Попов - Запомните нас такими

Завтракали мы обычно в молочном кафе «Ленинград» — мраморном, прохладном, спокойном. Чуть дальше за ним в сторону Московского вокзала была знаменитая «Сосисочная» мясокомбината, где в обеденное время зеркала на стенах запотевали от пара, поднимающегося от аппетитных чанахи, солянок, харчо. Вечер, переходящий в ночь, мы встречали в полутемном «Севере» с абажурами на столиках — интимном, уютном, с элегантной публикой, с кумирами тех лет — адвокатами, художниками, артистами. Если праздник, твой личный или общий — то в «Астории» или «Европейской». И везде были если не родные, то милые лица, близкие, приятные люди, которые в промежутках между посещениями этих заведений успевали работать в НИИ, делать архитектурные проекты, сочинять музыку, снимать кино, учиться или преподавать. Но главное — они делали Петербург, называющийся тогда Ленинградом, своим, близким, уютным, интеллигентным, веселым.

Сейчас можно пройти весь Невский — и ничего не узнать, никуда не зайти, так и не найдя знакомого, уютного места. Наверное, нигде в мире не меняют так часто лицо и суть главной улицы. Почему-то исчезают самые насиженные, уютные, привычные людям места — и после долгого ремонта открывается что-то совсем другое, непривычное и непонятное, которое вряд ли в ближайшие десятилетия станет столь любимым, как бывшее на этом месте «тепленькое местечко». Почему исчез ресторан «Восточный» — самое «теплое» место для встреч, знаменитые «подвальчики» на Невском? Раньше объясняли этот геноцид по отношению к уюту происками партии, которой надо было время от времени всех разгонять, чтобы не составляли заговоры. А сейчас что? Новые, даже яркие декорации, возникшие вместо прежней жизни, вряд ли наполнятся (а если наполнятся, то очень нескоро) тем человеческим, историческим, духовным содержанием, что копился здесь — и был вытряхнут безжалостно. Видимо, кем-то, для кого дух Петербурга не значит ничего. Наверное, они скажут так: «Маркетинг диктует — изменить профиль этого заведения». Но что важней — маркетинг или исчезающий дух города? Неужто кто-то хочет, чтобы наш дух, а вместе с ним и сами петербуржцы, исчезли навсегда — больно уж привередливое, к тому же нищее племя? Закрываются парикмахерские, булочные, бани — вряд ли в них пойдут приезжие японцы, а на петербуржцев — наплевать. Вместо знаменитых прежде в городе мест, на самых красивых углах открываются однообразные забегаловки американского «Фаст-фуда», магазины ковбойской или спортивной одежды, и Невский, который столько в себя вмещал, становится похож все больше на мейн-стрит стандартного техасского городка.

На углу Невского и Большой Морской стоит знаменитый дом Котомина, где в кафе «Вольфа и Беранже» Пушкин в последний раз выпил лимонаду — и поехал на дуэль. В другом конце этого дома был знаменитый букинистический магазин, где интеллигентные петербуржцы копались в книгах, приценивались к старым гравюрам, разговаривали об истории и искусстве. Закрытие этого салона насторожило всех нас. Что скажет бездушный «маркетинг»? В конце концов — кто для кого — мы для маркетинга или он для нас? Ответ вскоре был получен. Евроремонт, через который прошли почти все помещения центра Петербурга, — мало оставляет надежд: никогда, ни при какой исторической эпохе таких белых, гладких, безликих стен быть тут не могло. Евроремонт, начинаясь и заканчиваясь, уничтожает в нас надежду, что за этим окном будет что-то, связанное с культурой — культуре евроремонт ни к чему, так «наголо» стригут только новобранцев, — в таких стенах ничто петербуржское, историческое, значительное не будет жить. Глядя, как «бреют стены» на первом этаже дома Котомина, на самом элегантном углу Петербурга, на углу Невского и Большой Морской, мы мучились догадками: Неужели и тут, в этом историческом доме, будет «Фастфуд»? В конце концов, кто решает у нас в городе, где чему быть?.. Да нет, — утешали мы себя. — Не будет тут Макдоналдса! Тень Пушкина не позволит.

Позволила! Или ее не спросили. Однажды я вышел из дома и увидел — на фронтоне старинного этого дома, с колоннами и пилястрами, налеплен силуэт белой кошки в прыжке! «Пума», знаменитая спортивная «Пума» прыгнула сюда! Что они, ошалели? В витринах, где раньше стояли старые книги, шкатулки, гравюры, — торчат, растопырившись, футболки, задирают носки грубые башмаки, белеют трусы. Никто не против спорта — но это не спорт. Это хамство!

Пока я стою, застыв, на меня наезжает «амазонка» на коне, спихивая на проезжую часть — она понимает, что денег я вряд ли ей дам, а остальное ее не волнует. Убитый, я гляжу на могучий, неторопливо удаляющийся конский зад, и вдруг хвост неторопливо поднимается — и неровные, бурые, дымящиеся «конские яблоки» ложатся дорожкой, которую трудно обойти. Амазонка на своем битюге даже не оборачивается — ее не колышет все это... «Медная всадница» наших дней? Новый памятник новому городу?.. Где я?